Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

которую повесила на спинку стула, когда вошла. – Давай вернёмся ко всем? - Зачем ты хотела рассказать мне о беременности? Да ещё наедине, - отогнувшись назад, поинтересовался Джиён, опершись на руки. Он не собирался отсюда уходить. - Не знаю… не знаю! – Сумочку я так и не взяла, развернувшись к нему. – Я… да, я до сих пор глупая и наивная! Я думала, что признаюсь тебе в этом и увижу… не знаю что, но что-то другое, не то, что увидела. Я ждала, пожалуй, того восторга и ликования, какое выказывают хорошие мужья, любящие мужчины. Ну, в кинофильмах. И не только! Мне было десять лет, когда мама сказала отцу, что ждёт пятого ребёнка – нашу младшую сестрёнку. Папы не было дома, не помню почему, куда-то отъезжал, и вперёд узнали мы – старшие, и мама предупредила, что сейчас сделает папе подарок. Мы подглядывали из своей комнаты, когда она сообщала ему новость и… надо было видеть отца! Всегда сдержанный и серьёзный, он не суровый, но имеющий безумно строгий вид, он запрыгал как ребёнок, из бородатого визятеподобного мужчины превратился в сентиментального юношу, побежавшего обнимать нас всех на радостях. Я видела в своей жизни примеры истиной любви и той реакции, которую хотела бы получить тоже, но не вышло. Знаю, да, на что я надеялась? Мой отец – священник, а ты – бандит с мировым авторитетом, прославившийся жестокостью. Но ведь ты сам рассказывал об этом своём Эскобаре, которого пристрелили из-за привязанности к семье… - И ты надеялась поймать меня в такую же ловушку? – хохотнул Джиён. Я грустно улыбнулась, качая головой механически, потому что он шутил, а не требовал ответа. - Разве эту ловушку зачал не ты сам? Он признал мою правоту характерным молчанием. - Я не знаю, как с этим обстоят дела в Азии, но у нас почему-то всем девочкам с детства прививают веру в то, что плохие мальчики исправляются, и на самом деле они не такие, им только нужно помочь найти в себе добро. Дело не только в моём православном воспитании. Любые книги, фильмы показывают нам, как негодяи влюбляются и превращаются в доблестных рыцарей, с самой школьной скамьи, где мы учим наизусть письмо Татьяны – это из произведения Пушкина, - пояснила я для Джиёна, - несчастной девушки, полюбившей эгоиста и циника, который её отверг, но спустя несколько лет изменился, вернулся и осознал свою ошибку, полюбив её. Но ведь это сказка, получается? Я где-то в подсознании, несомненно, хранила все эти образы, до последнего… И когда собиралась признаться тебе в том, что жду ребёнка и, как ни глупо, до сих пор стою и думаю, что просто прошло мало времени, нужно несколько лет, и ты станешь другим, ты повторишь не только сказанное в ту ночь, когда мы… Ну, были вместе. Ты сломишь все свои эгоистические барьеры и впустишь кого-то в свою жизнь, так, как видят это в идеале такие романтичные девицы, как я. Но мне надо самой перестать в это верить, чтобы стать счастливой. Для счастья мне нужен не ты, способный измениться. Для счастья мне нужно перестать тешить себя пустыми надеждами. Теперь взор отвёл Джиён, задумавшись о чём-то. Со двора в приоткрытое окно неслись негромкие звуки музыки. - Я знаю о Пушкине только одно, - вернул ко мне внимание Дракон. – Он был атеистом. - Боже, - приложила я ладонь к лицу, повернувшись на выход. Этот мужчина неисправим, пытаться выжать из него хоть какое-то сочувствие – Сизифов труд. Я должна довольствоваться тем, что он дал мне ясно понять – я ему нужна в определенных дозах, и он готов помогать мне, я его волную, но… всего лишь не так, как того хотелось бы мне. И кто из нас прав? Или в таких делах правых быть не может? Раз истин несколько, то каждому и следует стремиться к своей, идти своим путём, искать согласных, а не агитировать соглашаться мыслящих иначе. К тому же, наш будущий ребёнок Джиёна не волнует вовсе, он его просто хочет, как какой-то социальный эксперимент над самим собой. Ну, куда это годится? Я успела лишь коснуться ручки, как меня схватили повыше локтя и оттянули назад. Я не ожидала от остаканенного Джиёна такой скорости. Он не только подвёл меня спиной к кровати, но и опрокинул на неё, придержав для мягкости падения, после чего забрался сверху. Не придавил, а навис, чтобы не перекладывать на меня груз своего тела. Удивленная, но не испуганная, я похлопала ресницами, чувствуя запах спиртного. Никакого ощущения, что меня домогается пьяный и неуправляемый тип, не было, Джиён владел собой полностью. - Ты как-то пожаловалась на Мино, Даша. Что он не проявляет инициативу, что он инертный и ничего не делает. Но ты забыла разницу между мной и ним. Он привык ждать, что ему всё подадут, постелют и положат, это побочный эффект убежденности мужчин в своей красоте. О, красавчик Мино никогда не пошевелит и пальцем, чтобы кого-то добиться – зачем? Я не такой, Даша, мне никогда никакой халявы не обламывалось, и я привык вырывать и выгрызать у жизни то, что хочу, зубами. – И он поцеловал меня. Не вгрызаясь зубами, конечно, но, распалённый, он вряд ли намеревался ограничиться только поцелуем, по движению губ и языка это чувствовалось. С трудом и без желания освободив свой рот, я прошептала: - Джи, не надо… пожалуйста! – Просьба исходила не из души, а из разума. Желание Джиёна ощущалось так сильно, что я сама заразилась им в мгновение, почувствовав возбуждение. Дракон меня будто и не слышал. – Джи! Дверь открыта! Что ты делаешь? - Да плевать, - проигнорировал он предупреждение, опустившись по шее к моим ключицам. Я хотела продолжать и сама, но в голове всё кричало «хватит!», «остановитесь!», «так нельзя!». Третий раз за неделю отказать Джиёну? Прямо на его день рождения? Совсем некрасиво, советь, тебе должно быть стыдно за свои советы перед вежливостью. Жакет от костюма я сняла ещё во дворе, повесив на спинку стула позади себя, и теперь на мне оставался топ и бюстгальтер под ним, которые Джиён задрал беспардонно быстро, будто стремился дорваться к чему-то дико желанному. Я подавила вскрик, когда он добрался губами до моей груди, и мои пальцы сами втянулись в пряди его волос, пока его рука расстёгивала пуговицу на моих брюках. Господи, что я делаю? Я же не хотела…