Дресс-коды. 700 лет модной истории в деталях - Ричард Томпсон Форд

мораль человека, а в качестве ее проводника – человеческий разум, эпоха Просвещения отвергла старые политические установки, основанные на традиции и догме, и начала развивать идеалы, которые лягут в основу демократии и прав человека.

Многие англичане, среди первых отказавшиеся от аристократической декоративности и намеренной демонстративности, начали ассоциировать свое скромное платье с этими социальными и политическими идеалами. К примеру, английский турист, прибывший в Париж в 1752 году, ощутил необходимость носить более пышные французские костюмы и пожаловался, что «чувствовал себя настолько же лишенным свободы, как если бы оказался в Бастилии [sic]; я часто вздыхал, вспоминая свой короткий свободный сюртук, который считал эмблемой нашей счастливой Конституции, так как, хотя она и ставит человеку непростые ограничения, но оставляет власть делать так, как ему нравится»[136].

К XVIII веку Англия вытеснила Францию как главного арбитра мужского стиля (Франция сохранит первенство в женской моде, по крайней мере, на следующие 300 лет и до сегодняшнего дня, хотя последнее сомнительно). Некоторые представители французской знати, достаточно долго жившие при абсолютной монархии, считали более простой английский стиль одежды еще и символом политической свободы.

Сюртук и скромный парик были дресс-кодом сторонников индивидуальных прав и правительства, чья власть ограничена Конституцией. Этот стиль стал модным трендом у свободно мыслящих французских аристократов. Когда геополитический конфликт между Англией и Францией нанес удар по англофилии французов, французские либералы обратили свой взор на бунтующие английские колонии. Скромную одежду и отсутствие парика окрестили модой а-ля Франклин в честь Бенджамина Франклина[137].

В стране своего происхождения мода а-ля Франклин была патриотическим императивом. Этика сдержанности в одежде появилась в колониальный период, частично в попытке улучшить отношения с Англией, которая контролировала колониальную торговлю роскошным текстилем и одеждой. Строгость и скромность в одежде стали символом американских добродетелей – здравого смысла и бережливости, а также недоверия к развращенной европейской роскоши и излишне утонченной искусственности.

Сам Франклин, писавший в 1722 году для газеты The New-England Courant под псевдонимом Сайленс Дугуд (Silence Dogood), яростно обрушивался на «тщеславие в одежде… растущее среди нас с тех пор, как мы расстались с нашей домотканой одеждой…» Вторя доводам, приведенным королевой Елизаветой I в защиту регулирующих законов более чем за полторы сотни лет до него, Франклин/Дугуд отметил:

«Небогатые люди под властью этого порока редко думают о своей неспособности его поддерживать, но стараются подражать в этом безумии особам, превосходящим их по состоянию и равным им по глупости… Стремясь казаться богаче, они становятся по-настоящему бедными и лишают себя сострадания и благотворительности, которые предназначены для скромных бедняков… Эти легкомысленные смертные, у которых нет другого способа сделать себя значительными, кроме как с помощью великолепной одежды, влекут за собой толпы подражателей, ненавидящих друг друга, пока они добиваются схожести манер. Они разрушают примером и завидуют разложению друг друга»[138].

В качестве альтернативы Франклин одобряет «домотканое платье честности», захвативший американские колонии идеал, вдохновленный в равной мере эгалитарным идеализмом и пуританским рвением.

Американские гражданские лидеры выступали за домотканую одежду в попытке соединить достоинства самостоятельного производства и демократического равенства. Патриотическим лозунгом стало: «Богатые и бедные, все крутят прялку». Как отмечает историк Майкл Заким, «домашнее ткачество свело к нулю тонкость тканей, которыми “респектабельные дамы” из Наррангасетта и Ньюпорта традиционно поддерживали свой статус»[139].

Сыграло роль и религиозное рвение, разжигая в новом мире костры тщеславия, в которых сжигали модную одежду и даже книги, как делали это в Италии в эпоху Возрождения. И это было не только эхом старого дресс-кода: идеал домотканой одежды спровоцировал предложения принять регулирующие одежду законы, напоминающие времена Елизаветы I. «Ораторы в колледжах обсуждали, “нужно ли установить в Соединенных Штатах регулирующий закон”, и… в Конституционном конвенте была предпринята попытка законодательных предписаний, касающихся одежды»[140].

* * *

Франция свергла Людовика XVI более чем через сто лет после того, как англичане казнили Карла I. Поэтому великое мужское отречение там произошло позже, чем в Англии и Соединенных Штатах. Ограниченное влияние моды а-ля Франклин было незначительным. Когда французские стандарты одежды все же изменились, сделали они это с драматическим размахом. Радикалами революционной Франции были санкюлоты, что означает «без штанов и чулок», характерных для аристократического платья.

Свободные брюки рабочего человека стали символом солидарности, объединившим трудящихся и буржуазных радикалов в протесте против неравенства старого режима. Реакционеры, известные как мюскадены, носили облегающие штаны до колен, шелковые чулки и изящные туфли с пряжками или начищенные до блеска сапоги. Это была традиционная одежда аристократов XVIII века.

Изысканный костюм был продолжением их аристократизма, а прогулочные трости, названные ими «Конституциями», были на самом деле дубинками, которыми они пользовались в спорах с политическими оппонентами.

Новое французское республиканское правительство отвергло аристократические дресс-коды Версаля 29 октября 1793 года, объявив, что «каждый волен носить одежду, подходящую для его или ее пола, которая ему или ей нравится»[141]. Как отмечал Джон Карл Флюгель, «одной из целей декоративного платья было… подчеркнуть различия в ранге и богатстве… Неудивительно… что великолепие и сложность костюма, который так хорошо выражал идеалы старого режима, должны быть отвратительны для… революции»[142]. Политический эгалитаризм в сочетании с новым уважением к труду и работающим людям вдохновили новые нормы одежды:

«Новый социальный порядок требовал чего-то, что выражало бы… гуманистическую общность всех людей. Добиться этого можно было только путем унификации одежды… Подобные перемены предполагали бо́льшую упрощенность платья при общем приближении к простонародным стандартам, которые были доступны для всех…

Труд теперь приобрел статус респектабельности. Раньше любой труд или связь с экономической активностью любого рода… считались унизительными для достоинства классов, которые больше всего определяли моду… По-настоящему значительными в жизни были моменты, проведенные на поле битвы или в гостиной, а традиция требовала для того и другого дорогих и элегантных нарядов.

С новыми идеалами революции… самые важные дела человека происходили не в гостиной, а в мастерской, в конторе, в офисе, в местах, которые по долгой традиции ассоциировались с относительно простым костюмом»[143]. Переход от аристократической роскоши к республиканской сдержанности отражал религиозную скромность, гуманизм Просвещения и эгалитарные политические идеалы в Новом и Старом Свете. Все началось с протестантского аскетизма Содружества Кромвеля, укрепилось как мирская мода в новом сдержанном гардеробе политически освобожденного английского джентри и стало новым стандартом для мужской одежды по всему Западу. Это произошло после того, как Французская революция уничтожила самый влиятельный последний бастион великолепия в одежде.

Великое мужское отречение распространялось и усиливалось по мере того, как изменения в одежде одной нации вдохновляли дальнейшие перемены в других нациях. К примеру, если на французов повлияла американская мода а-ля Франклин, на американцев повлиял революционный стиль французов. Историк Майкл Заким считает, что Томас Джефферсон принял изысканный вариант стиля санкюлотов во время своего пребывания во Франции, отказавшись от брюк до колен, но заменил свободные штаны французского работяги на сшитые по фигуре элегантные брюки.

Новый неброский, но элегантный стиль приобрел популярность в США, когда Джефферсон вернулся домой. К началу XIX века термин «шелковые чулки» стал в Америке оскорблением, обозначавшим представителей ограниченного старшего поколения, цеплявшихся за старомодные аристократические претензии[144].

Национальные униформы

Новая этика сдержанности в одежде, захватившая Европу, символизировала четкие политические идеалы – либерализм, эгалитаризм и в некоторых случаях национальную гордость. Мода может отражать не только личность человека, но и этническую и национальную идентичность: свободу англичанина в скромном сюртуке, практичную ментальность американского колониста в домотканой одежде, политический радикализм французских санкюлотов.

Кажется естественным, что одежде следует отражать национальную идентичность в эпоху, начавшуюся в конце XVIII века, которую некоторые историки называют эрой национализма. Западные общества полагались на объединяющие символы, такие как флаги, карты, национальные музеи, зарождающуюся местную прессу и общие нормы в одежде, чтобы усилить национальную идентичность. Новые дресс-коды соответствовали появляющемуся идеалу национальной идентичности и укрепляли его.

Хотя сегодня мы принимаем национальное государство как должное, в конце XVIII века национализм был всего лишь одной из многих