Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

По итогам первого дня «возможные результаты переговоров, кажется, наметились уже достаточно ясно. Несомненно, налицо готовность Советского правительства отказаться от Австрии как в политическом, так и в военном и экономическом отношении, но также, несомненно, только при условии, если другие державы не заполнят образовавшийся таким образом вакуум, то есть сами не займут освободившегося места. В дальнейшем эта тенденция будет красной нитью проходить через все переговоры и окажет на них решающее влияние»[1331].

Экономические переговоры велись с Микояном, которому Рааб говорил приятные вещи в связи с его национальностью: «При случае Федеральный Канцлер сказал ему, что в Вене говорят, что в торговых делах десять евреев стоят одного грека, а десять греков – одного армянина»[1332]. Вероятно, в Афинах или Тель-Авиве австрийский дипломат рассказал бы другой анекдот. Договорились о выплате Австрией Советскому Союзу компенсации в 150 млн долларов как эквивалента германской собственности в Австрии. Были обговорены также вопросы нефтедобычи и нефтепереработки, передачи Австрии Дунайской судоходной компании. В качестве компенсации за эту собственность Микоян согласился принять плату в форме товарных поставок. Австрийцы готовы поставить 10 млн тонн нефти в срок до 10 лет[1333].

От Киндерманна не укрылись некоторые трения между Молотовым и Микояном: «Микоян хочет возразить, но я слышу, как Молотов говорит ему, что политические соображения должны превалировать над экономическими»[1334]. Молотов настаивал, чтобы передаваемые Австрии советские активы (включая Дунайскую кампанию и нефтедобычу) остались австрийской собственностью, что создавало бы определенные трудности для проникновения в Австрию иностранных капиталов[1335].

Переговоры перемежались приемами, где Молотов появился с женой. Киндерманн охарактеризовал Жемчужину: «Г-жа Молотова – дама с тонким интеллигентным лицом, очень женственная, небольшого роста»[1336].

Прием в Екатерининском зале Кремля австриец назвал «лукулловым пиром». Молотов произнес речь в честь будущей советско-австрийской дружбы. На банкетах, как было заведено еще при Сталине, произносилось множество тостов, во время которых было принято вставать. «Вице-канцлер в одном из своих остроумных выступлений заметил, чтобы развеселить русских, что все это время повторяющееся вставание он рассматривает как своего рода гимнастику, которая практически способствует усвоению многочисленных вкусных блюд русской кухни, и таким образом все время освобождается место для последующих блюд»[1337], – пишет Киндерманн, и добавляет: «Водка для нас стала также привычна, как дома венское пиво»[1338]. Молотов заметил, что канцлер наполняет рюмку минералкой и сделал замечание: так нельзя[1339].

Алкоголь и осознание того, что соглашение практически достигнуто, раскрепостило представителей двух стран. Обыгрывая фамилию австрийского посла, Молотов предлагал переименовать Бишоффа в Аркбишоффа (то есть архиепископа) или даже Патриарха[1340].

«Потом речь произносит Хрущев. Эта речь, несомненно, является наиболее интересной из всех, так как свободна от всяких условностей… Он говорит в шутливом тоне, за которым часто слышится суровый подтекст. Иногда трудно определить, где кончается шутка и начинается разговор всерьез… Его отличительными чертами, несомненно, являются сконцентрированная грубая энергия и большая жизнеспособность. Он, безусловно, очень умный человек – здесь, в этом кругу, они все намного выше среднего уровня, – но он, очевидно, к тому же эмоционален и поддается чувству. По темпераменту он, должно быть, сангвиник. Он может быть верным другом, но иметь такого врага, пожалуй, никому не пожелаешь. Он – гоголевский Тарас Бульба. Тому, кто его не понимает, можно посоветовать перечитать это произведение»[1341]. Скоро Молотов будет иметь такого врага.

Раабу как честному человеку Хрущев предложил стать коммунистом. Все засмеялись. «Не смейтесь, господин Рааб, – говорит он. – Поверьте мне, взгляды, которых я придерживаюсь, правильны. Но если я уж не могу Вас убедить, то оставайтесь, ради бога, тем, кто Вы есть. Мы не будем этому препятствовать. Мы знакомы с австрийскими условиями. Мы дадим возможность австрийскому народу жить так, как он этого хочет». Дальше Хрущев говорил о преимуществах коммунистического мировоззрения и недостатках капиталистического мира. «Мой отец, – говорит он, – всю свою долгую жизнь изо всех сил старался стать капиталистом; мальчишкой я ему даже помогал в этом, но, слава богу, его старания не увенчались успехом». Это откровение о мелкобуржуазной юности Хрущева отсутствовало в его официальной биографии. «Товарищ Молотов и Микоян заключили с Австрией соглашение, – продолжает он, – мы проверим его. И если оно неверно составлено, то привлечем товарищей Молотова и Микояна к ответственности. Он не называет тех, кого следует иметь в виду под словом „мы“, он не объясняет также, следует ли это понимать как шутку»[1342]. В каждой шутке есть доля шутки.

Киндерманн фиксирует тот стиль общения между советскими лидерами, который характерен для периода коллективного руководства: «Если присмотреться к занимающим высшие должности советским политическим деятелям и манере их общения друг с другом, то приходишь к выводу, что все умозрительные заключения западного мира о том, кто из них стал преемником Сталина, являются праздным занятием. Не может быть никаких сомнений в том, что его место пока свободно. Все эти люди обладают ярко выраженными характерами, и любой из них может – как это всегда бывает там, где собирается несколько мужчин, – благодаря тому или иному качеству своего характера временно выдвинуться на передний план, но никоим образом не создается впечатление, что один из них управляет остальными»[1343]. Перед лицом австрийских гостей члены Президиума ЦК скрывали (как мы видели – не полностью) свои разногласия и эмоции, связанные с борьбой за лидерство. Следующий ее виток станет началом падения Молотова.

15 апреля был подписан советско-австрийский меморандум о согласии СССР на подписание Государственного договора по Австрии. При этом оговаривались австрийский нейтралитет и советские экономические интересы при передаче Австрии собственности, находившейся в советских руках во время оккупации[1344].

14 мая в Вену прибыли министры иностранных дел четырех держав для подписания Государственного договора, который возвращал Австрии суверенитет. Молотов на правах председателя быстро провел финальное согласование многократно обсуждавшегося Государственного договора, а затем словно карту из рукава вынул проект декларации о нейтралитете Австрии и потребовал ее подписать. Этим он мог вызвать скандал – ведь договорились, что Австрия сама провозгласит свой нейтралитет после восстановления ее суверенитета. Западные партнеры отказались отступать от порядка дня. Настаивать он не мог – в Москве ждали подписания договора, так что Вячеславу Михайловичу пришлось отступить. 15 мая состоялось торжественное подписание Государственного договора во дворце Бельведер. Толпы австрийцев собрались около него. Министры вышли на балкон, и австрийский министр А. Фигль продемонстрировал документ ликующим жителям Австрии.

Поскольку министры встретились в Вене, да еще при таких благоприятных обстоятельствах, как урегулирование