Россия и Европа - Николай Яковлевич Данилевский

Догматических учений, в строгом смысле этого слова, принимаемых Римской церковью и отвергаемых Православной, кроме различия в Символе, только два: провозглашенные на последнем ватиканском соборе как догматы учения: о беспорочном зачатии Пресвятой Девы Марии и о непогрешимости папы, говорящего ex cathedra[135]. О первом я говорить не буду как потому, что оно действительно не было осуждено ни на одном Вселенском соборе, так и потому, что вместе с учением о папской непогрешимости падает и все то, что только на ее авторитете и зиждется. Учение же о папской непогрешимости так же точно ересь против догмата Символа о церкви, как Filioque ересь против догмата о Третьем Лице Cв. Троицы.

Надо только заметить, что неправильное понятие о церкви, в котором заключается вся сущность различия между православием и латинством, вначале было выражено не еретическим словом, а еретическим поступком, который по неизбежному логическому развитию довершился в наши дни и еретическим словом. В чем состоял и какие последствия имел этот еретический поступок, изложено со всей желательной полнотой, ясностью и убедительностью в богословских статьях Хомякова.

Если каждый протестант признает за собой полное право решения того, в чем заключается религиозная истина, то же право присвоила себе и областная Римская церковь, с той, однако, разницей, что если протестант и присваивает себе право на определение религиозной истины, то зато и обязанность признания этого определения ограничивает своим лицом, тогда как Римская областная церковь считает признание своей узурпации обязательным для всех. Но протестант и основывает свое понятие о церкви на началах разума, а не на предании; предания не находилось также и в пользу западного патриархата как обладателя религиозной истины, и потому область надо было заменить лицом, патриархат патриархом, на что можно было частью отыскать, частью подделать некоторое подобие предания. Истинное предание, так же как и Писание, усваивают непогрешимость только церкви как единому целому, – и римский католицизм этого не отвергает, но только сосредоточивает церковь, по крайней мере в отношении знания истины, в одно лицо. Подобно Людовику XIV, сказавшему l'état c'est moi[136], и папа говорит: церковь – это я. Но где же это основание? Церковь есть существо единое и вечное; поэтому раз данная ей сила и власть с ней, как с единым и вечным, вовек и пребывает. Но папа – существо смертное, и посему, если кому-либо из пап и была бы присвоена полнота церковной власти, то он не только от кого-нибудь должен был ее получить, но и кому-либо передать, и на эту преемственную передачу должно бы быть установлено какое-нибудь вполне достаточное для достижения своей цели средство, точно так, как, например, все эти условия исполнены при передаче той доли власти или значения церковного, которые присвоены епископу, священнику – рукоположением, и даже всякому мирянину – крещением. Чем же выполняются эти условия для каждого отдельного папы? Если даже признать, что эта полнота власти или это сосредоточение в одном лице атрибута всецерковности и было присвоено первому папе, то есть апостолу Петру, то, так как ни он и ни один из последующих пап не передавал того, чем во всем мире только один и обладал, своему преемнику, этим путем передача происходить не могла.

Или же при поставлении всякого нового папы совершается некое особое 8-е таинство? Как говорит Хомяков: «Кто приурочивает учительство к какой-либо должности, предполагая, что с ней неразлучно связан божественный дар учения, тот впадает в ересь таинства рационализма, или логического знания»[137]; и в другом месте: «Что касается до совершенства веры, то, признавая его обязательным для каждого христианина (ибо христианин лишается чистоты веры не иначе как действием греха), церковь не может допустить притязания какого-либо епископа на такое совершенство, иначе на непогрешимость в вере; по ее понятию, такое притязание есть верх нелепости. Что бы подумали, если бы епископ заявил притязание на совершенство христианской любви как на принадлежность своего сана? А притязание на непогрешимость веры не то же ли самое?» – и в выноске дополняет это: «Предположить, что мнимонепогрешительный епископ обладает совершенством не веры в точном смысле слова, а только логического познания в вещах мира невидимого, значило бы допустить небывалое таинство рационализма, иначе сказать, допустить предположение, что существует таинство, сообщающее человеку силу, не чуждую даже и бесам»[138]. Но такого таинства не признают и сами католики, а если бы и признавали, то опять-таки кто же передает папе специальную благодать этого таинства, так как ведь обладающие низшей степенью благодати, потребной для совершения таинства, не могут передать высшей ее степени?

Или при каждом избрании папы совершается непосредственное, прямое повторение раз совершившегося сошествия Духа Святого в день пятидесятницы? Но никто не имеет дерзости утверждать этого.

Или вся церковь, несомненно обладающая даром непогрешимости в установлении и охранении божественной истины, каким-либо актом сполна передает этот дар папе? В чем же состоит этот акт? В избрании папы конклавом кардиналов? Но мы знаем историческое значение этого звания. Первоначально назывались кардиналами семь епископов городов в ближайших окрестностях Рима: Остии, Порто, Ст. Руфины, Альбы, Сабины, Тускули и Пренесты. Почему же сосредоточивалась в них полнота церковных даров? Да сверх того мы знаем еще, что этой коллегии кардиналов, каковы бы ни были ее значение и преимущества, право на избрание пап было присвоено только на поместном Латеранском соборе 1059 года, а что до этого папы избирались весьма различным образом, часто римскими патрициями, духовенством и народом; на каком же основании можно бы было присвоить этим избирателям всецерковное полномочие?

Или не принять ли, наконец, за основание главенства, верховенства и, конечно, непогрешимости пап то изумительное, невероятное основание, которое приводит г. Соловьев? Я охотно сознаюсь, что, не будучи начитан в богословских ухищрениях католической полемики, не берусь решить – римским ли богословам или самому г. Соловьеву принадлежит открытие этого, для меня по крайней мере, нового краеугольного камня, лежащего в основе папского здания. Своими словами передать мысль эту я не могу из опасения так или иначе невольно исказить ее и потому буквально переписываю, и только позволю себе подчеркнуть некоторые выражения и сделать в скобках некоторые примечания. «Эта кафедра (то есть римская) должна быть в реальном смысле кафедрой св. Петра, то есть за настоящего руководителя земной церкви во всем течении ее исторического бытия должен быть принят один и тот же могучий и бессмертный дух первоверховного апостола, таинственно связанный с его могилой в