Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Юрьевна Борисова

Аксакова сохранились пометы и комментарии его наставника. Этот своеобразный обмен мнениями позволяет увидеть российское правосудие как глазами молодого человека, которого специально готовили к исправлению существующего суда, так и глазами образованного и опытного юриста.

Аксаков пишет, что государственные законы не должны притязать на внутреннюю жизнь человека, регулируемую законом нравственным.

Нарушение закона положительного наказывается внешнею объективною силою целого Государства, проявляющеюся в Суде. Поругание законов нравственных наказывается судом частной совести.

Но только до тех пор, пока внутренняя жизнь своими внешними проявлениями не начинает угрожать государству, – и тогда должен вмешаться суд. По мнению Аксакова, нарушение нравственного закона преступно, если оно оскорбляет «общественное сознание и чувство правосудия граждан или преступает положительный уголовный закон».

Как видим, училищные уроки «служения правде» были хорошо усвоены юным Аксаковым. Обратим внимание на такое важное понятие, как «чувство правосудия граждан». Оскорбление этого чувства, так же как и оскорбление «общественного сознания», Аксаков приравнивает к уголовным преступлениям, прописанным в положительном уголовном законе. Так, в нарушение базового принципа правосудия, Аксаков не ограничивает преступное только тем, что определено как преступное в законе. При этом в сочинении существенно возвышается значение суда: суд не только решает, нарушен ли положительный закон или нет, он может определить, нанесен ли «нравственный вред». Юный правовед представляет четкую схему уголовного судопроизводства в три этапа:

(1) посредством исследования и удостоверения в существовании преступления;

(2) взвешения – известными лицами, представителями общественного правосудия, – вреда, преступлением причиненного;

(3) произнесения и исполнения приговора, основанного или на положительном законе, или на разуме всего законодательства. Эта-то совокупность форм, законом огражденных… называется Уголовным Процессом, или Судопроизводством[184].

Называя такой процесс правосудия по строгой форме закона «общественным правосудием», Аксаков противопоставлял ему опасный субъективизм судьи. Дозволяя суду судить поступки, оскорбляющие «чувство правосудия граждан», юный правовед настаивал на суде исключительно по закону. Он подчеркивал, что в деле правосудия должен править не человек, но закон:

Личность его (судьи. – Т. Б.) уничтожается, и он является орудием совершенно внешней, объективной силы, он должен остерегаться самого себя и внутреннего голоса сострадания. Он должен решать дело не по совести, а по логической силе слова самого закона…[185]

Рядом с данным суждением преподаватель оставил комментарий, упрекая Аксакова в односторонности и указывая на суд присяжных в Европе, «достоинство которого отвергнуть нельзя». Наставник напоминал, что присяжные в нем «сходят лишь к внутреннему убеждению – к совести»[186]. Действительно, помимо долгой истории суда присяжных в Англии, такой суд действовал в Германии и во Франции, на управленческие практики которых традиционно ориентировались в России. Как становится ясно из дальнейшего знакомства с текстом дипломного сочинения, в то время Аксаков выступал против суда присяжных как такового. В его представлении судья должен был только провести в жизнь требование уголовного закона:

В ясных, определенных случаях, где от преступления посылка прямая на закон, последний сам подвигается, сам карает, и участие Судьи здесь ограничено[187].

В случае сомнений судья должен сам оградить себя от своеволия – «он должен остерегаться самого себя и внутреннего голоса сострадания»:

Если же ему (судье. – Т. Б.) кажется, что преступник, обвиняемый и обстоятельствами, и законами, не виноват, что преступление извинительно, что закон слишком ограничен; если его собственная природа возмущается против приговора, которому он должен подвергнуть подсудимого; – в таком случае пусть он оставит звание Судьи или сделает воззвание к общественному Правосудию в лице Верховной власти, которая разрешит его недоумения, – конечно, не по Своему произволу, но согласно с разумом законодательства и безопасностью Государства[188].

Заслуживает внимания совершенная уверенность Аксакова в том, что понятие «произвол» неприменимо к верховной власти. Интересно, что юный правовед выбирает именно этот не совсем ясный термин. Под ним, безусловно, подразумевалась власть императора, но кто именно ее осуществлял – сам император или уполномоченные им органы и лица, – зависело от контекста[189]. Верховная власть для Аксакова – средоточие «общественного правосудия». Она действует в соответствии с правдой-справедливостью, согласно с законами и на благо государства.

Принимая идеи давней традиции соединения закона и правды в России[190], выпускник-правовед приходил к любопытному пассажу, абсурдному с юридической точки зрения. Как следует из приведенной выше цитаты, Аксаков предвидел случаи, когда «преступление подсудимого доказано», но нет закона, который бы квалифицировал его деяние как преступление. По мысли выпускника-правоведа, в подобной ситуации судья должен был обратиться к Верховной власти за решением такого дела. Напротив этого суждения юного правоведа преподаватель также сделал пометку на полях: «Когда нет закона, то и судить не следовало».

Аксакова не смущало, что ход его рассуждений противоречит ключевому правовому принципу, восходящему к максиме римского права Nullum crimen, nulla poena sine lege, на которую ему указывал преподаватель. Аксаков исходил из органицистского представления о праве, согласно которому право развивается вместе с народом. Верховная власть должна отзываться на новые преступления, если они осознавались, но не были еще закреплены в положительном законе. Как видим, за фасадом слов о правде, разуме законодательства и безопасности государства развивались идеи о связи права, правды и народа. У выпускника-правоведа это новое понимание «правды» прослеживается в его словах о преступлении, еще не известном закону. Оно

не есть еще преступление, но то, что, нарушая его (нравственный закон. – Т. Б.), оскорбляет притом общественное сознание и чувство правосудия граждан[191].

«Чувство правосудия граждан» должно было реализовываться через обязанность доносить. Ее Аксаков отдельно подчеркивал, говоря о динамической взаимосвязи положительного закона и нравственности:

при совершении преступления оскорбляется сознание и нарушается безопасность каждого гражданина, который обязан содействовать Правительству в уничтожении зла наказанием. Поэтому каждый обязан доносить. Но закон положительный не должен попирать закона нравственного, ибо в таком случае сам он, оскорбляя общественное мнение, теряет свою силу, авторитет и уважение и делается или ненавистным, или смешным. Поэтому закон положительный не может и не должен требовать, чтобы дети доносили на родителей, жены на мужей и т. п.[192]

Так, посредством доносов, реагирующих и на преступления, и на оскорбление общественного мнения, утверждалось бы «царство Правды». Чтобы положительный закон в нем соответствовал «чувству справедливости», Аксаков предлагал следующим образом информировать Высшую власть о «недостаточности законов»:

При недостаточности законов надо обращаться с представлением к Высшей власти, как выражению народного правосудия, о пояснении, отмене или постановлении нового закона. Таким образом, практика будет идти наряду с развитием законодательства[193].

Преподаватель не