6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

Получается такое впечатление, что, стреляя из своих крупных орудий, они только от скуки забавляются. Стрельба их редкая: пролетит снаряд, завоет в воздухе волком и лопнет в лесу, раскатясь глухим эхом в окрестных лощинах и оврагах, и опять на неопределенное время замолчит крепость, как будто заснет.

Наши орудия тоже молчат. На нашем секторе нет других орудий, кроме наших трехдюймовых пушек, по своим свойствам не могущих нанести никаких разрушений или сильных повреждений укрепленным линиям противника. Лишь изредка удается подкараулить идущих с винтовками на работу австрийцев, поймать их своей шрапнелью где-нибудь на лесной прогалине или просеке и в один момент заставить их разбежаться.

Изредка протрещат где-нибудь винтовочные выстрелы по близко подошедшим разведчикам, свиснет редкая пуля – и опять все погружается в полную тишину.

Ночь оживленнее дня: высоко взлетая, сотнями рвутся ракеты австрийцев, освещая белым матовым светом их линии. Темными пятнами в этом бледном освещении выступают леса, покрывающие склоны высот, не занятых ни той, ни другой стороной. В эти леса по ночам направляются наши пехотные части для постоянных усиленных разведок позиций противника и с целью добычи пленных, что ставится им непременным условием. Лесами подходит наша пехота к окопам противника и в коротких схватках выбивает и гонит его дальше, под защиту фортов крепости.

* * *

В штабе дивизии встречаю командующего 2-й батареей капитана Н. Н. Волкова.

– Что ты здесь делаешь, Волков?

– Приехал объясниться с начальником дивизии. Он приказал мне разбить Красичинский замок, могущий при нашем наступлении стать опорным пунктом противника.

– Что же ты ему ответил?

– Ответил, что я этого не могу сделать.

– Какой же результат?

– Обещал отрешить меня от командования батареей, если я этого приказания не выполню.

– Дальше?

– Я почтительно доложил, что он может это проделать сейчас, так как я и пробовать не буду стрелять по замку.

Конечно, Н. Н. Волков отрешен от командования батареей не был. Красичинский замок, родовое владение князей Сапег, расположенный невдалеке от Перемышля, насчитывал, наверное, несколько сотен лет. Замок-крепость, сложенный из крупного камня, мог бы быть разрушен, конечно, только снарядами крупных калибров. Наши же трехдюймовые гранаты могли оставить на его стенах лишь незначительные метки.

Понимал ли это наш начальник дивизии или не понимал? Я думаю, что он, как офицер Генерального штаба, не мог бы быть столь невежественным в артиллерийском деле, но вследствие особой нелюбви к нам, артиллеристам, и в силу черствой натуры он искал только случая к чему-нибудь придраться.

Через некоторое время, когда я представил своих двух солдат за совершенный ими подвиг к награждению Георгиевскими крестами, начальник дивизии с едкой иронией обратился ко мне со следующей фразой:

– Скажите, пожалуйста, капитан, скоро ли последний из нижних чинов вашей батареи получит Георгиевский крест, а то мне ваши представления к наградам уже надоели.

– Это зависит от вас, ваше превосходительство, насколько вы не будете препятствовать этим моим представлениям, – ответил я.

* * *

За разведку подступов к крепости Перемышль в присутствии начальника штаба сектора вольноопределяющийся Н.А. Тиличеев произведен в прапорщики.

Событие в жизни [батареи] очень крупное: она обогатилась прекрасным, храбрым офицером.

Сам Николай Александрович никак не ожидал производства в такой короткий срок своей службы и был даже сконфужен этим событием, так как, по его искреннему убеждению, он совершенно не заслужил еще такой крупной награды.

Представление к его производству было сделано самим начальником штаба, обратившим свое особое внимание на выдающиеся способности моего вольноопределяющегося.

До его производства в офицеры солдаты батареи, всегда особенно почтительно относившиеся к нему, называли его по имени и отчеству: «Николай Александрович». После производства они стали его называть не иначе как «его благородие Николай Александрович», совершенно игнорируя фамилию.

Прапорщик Н. А. Тиличеев получил свое первое офицерское жалованье и принес все деньги мне:

– Командир, что мне с ними делать?

Я был очень удивлен этим вопросом:

– Как что? То, что обыкновенно делают с деньгами: расходовать их на свои нужды, конечно.

– Да мне они не нужны. Копить бессмысленно, мать моя материально обеспечена, а все, что мне нужно, я и так получаю в батарее.

– Все равно, на что-нибудь они вам пригодятся. Спрячьте.

Николай Александрович сгреб свои деньги обратно, запихал их в карман и вышел. Часа через полтора он пришел ко мне довольный, сияющий.

– Знаете, командир, я нашел применение деньгам.

– Ну?

– Я их роздал солдатам.

Действительно, Николай Александрович от меня отправился в батарею и роздал все свои деньги в зависимости от зажиточности и семейного положения солдат. Так продолжал он поступать и впоследствии.

* * *

Я получил телефонограмму: согласно приказанию начальника дивизии в вверенную вам батарею назначен на службу прапорщик 2-го артиллерийского парка Н. Н. Кувалдин «на исправление».

Я был крайне озадачен: странный взгляд у начальника дивизии на 6-ю батарею – при чем здесь «исправление»?

Пришлось немедленно навести справки, в чем провинился прапорщик Кувалдин, к которому понадобилось применить такие крутые меры. Выяснилось, что в каком-то местечке нижними чинами парка был разграблен винный погреб и как будто бы в этом предприятии принимал участие и этот прапорщик. Если это верно, то придется так или иначе отделаться от него.

В этот же день к вечеру прапорщик Кувалдин явился в батарею. Принял я его не с очень хорошим чувством, но так как он не проявил пока никаких признаков распущенности, я решил выждать некоторое время и постараться к нему приглядеться.

Среднего роста, сухой, молодой и хорошо воспитанный, он производил очень благоприятное впечатление, и с течением времени, без всякого нажима или «исправления» с моей стороны, я должен был признать, что передо мной находится человек, редкий по душевным и нравственным качествам. А когда мне с ним пришлось побывать в боях, я увидел, что он еще, кроме того, и блестящий во всех отношениях строевой офицер. К разграблению винного погреба Н. Н. Кувалдин, конечно, никакого отношения не имел, и почему его припутали к этому делу, мне узнать так и не удалось.

* * *

– Разрешите доложить, ваше высокоблагородие, сегодня ночью наши ездовые притащили десять мешков овса для лошадей, а для вас – мягкое кресло. – Фельдфебель улыбается, рассчитывая на эффект своего доклада.

– Это еще откуда?

– А из того хуторка, что за нашими окопами.

Небольшая усадебка, расположенная на середине между нашими пехотными окопами и укрепленными линиями австрийцев, не занята ни нами, ни ими. Хозяева давно уже сбежали оттуда, бросив