6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

Странно то, что усадьба не была сожжена отступающими австрийцами перед обложением крепости, как сожгли они целый ряд ближайших к крепости селений, несмотря на то что жители этих селений оставались на местах, не желая покидать своих насиженных гнезд. В настоящее время все они, лишенные крова, ютятся со своими женами и детьми в жалких шалашах из пихтовых веток и обугленных остатков дерева, согреваясь кострами, которые они разводят внутри шалашей.

Чем живут, чем питаются эти несчастные, обиженные судьбой и людьми крестьяне – явление совершенно непонятное. Они покорно и терпеливо переносят все свалившиеся на них невзгоды и даже не жалуются.

– Кто сжег ваши селения?

– Да наши же мадьяры. Как уходили в крепость, так и сожгли.

Какой смысл был в такой жестокости, в уничтожении этих селений? Видимо, это было сделано в силу чисто канцелярского приказания начальства, которое не потрудилось лично убедиться на месте, нужна или не нужна подобная жертва.

– Вот, ваше высокоблагородие, – говорят мне мои солдаты, – вы все жалеете крестьян здешних погоревших. А что их жалеть: разве это люди? Ленивы они, что ли, или дурные какие, а только поглядишь – поле лопатами копают, трудятся так, что аж страшно смотреть на них, а вот хотя бы землянки построить себе, как мы строим, – так ни за что. Как свиньи какие, живут в шалашах, в грязи валяются. Живого места на теле-то ихнем не найдешь: вши, извините, заели, не моются никогда. Голодные: одну картошку лопают всю свою жизнь. Прости, господи, никак не понять, что за люди такие?

Риск и затруднения, связанные с возможностью попасть в уцелевшую усадебку, с примесью доли любопытства, видимо, не давали покоя моим скучающим солдатам, и они совершенно для меня неожиданно предприняли туда ночную экскурсию, которая на этот раз сошла благополучно. Тем не менее в дальнейшем подобные предприятия, не оправдываемые никакой необходимостью, были мною строжайше запрещены.

* * *

Дежурный наблюдатель доложил мне, что на одной из высот, покрытой густым кустарником, он заметил какое-то странное сооружение, нечто вроде построенного из пихтовых веток шалаша, в котором, по его наблюдениям, скрываются два орудия, время от времени обстреливающие наше расположение.

Наблюдения его оказались вполне точными, дистанция, на глаз, небольшая, и поэтому я решил попробовать уничтожить эти орудия.

Несколько выпущенных в этом направлении гранат опять показали мне, насколько обманчивы на глаз расстояния в горах: мои гранаты далеко не долетали до цели, но зато ясно показали австрийцам, что они вне досягаемости наших орудий. Убедившись в своей безопасности, австрийские артиллеристы перестали совершенно с нами стесняться. Из шалаша вынесли стол и два стула, появились открыто люди. Справляясь по карте, разложенной на столе, они обстреливали нас из своих двух орудий как хотели, но, к нашему благополучию и по своему обыкновению, не очень настойчиво, разбрасывая снаряды в разные стороны. Нам же оставалось только с грустью смотреть на них, посылая по их адресу бессильные угрозы, и сожалеть о том, что у нас здесь, на целом секторе обложения, нет ни одного тяжелого орудия.

* * *

С наблюдательного пункта видно, что австрийцы каждый день в большом числе передвигаются куда-то влево. Деревья и кусты мешают наблюдению, и потому я решил поискать дополнительный наблюдательный пункт, откуда вернее можно было бы следить за этими их передвижениями и легче было бы наблюдать за результатами своих выстрелов, разгоняя эти группы противника.

Вскоре вопрос был решен в положительном смысле – вырыт ровик и установлена маленькая труба Цейса, наблюдение в которую, конечно, не могло быть вполне безопасно из-за ее небольших размеров, но хорошо укрытый пункт искупал недостатки трубы. Следя отсюда за австрийцами, [я выяснил,] что они свои ежедневные переходы совершали на земляные работы по усилению своих передних линий и с момента установки бокового пункта 6-я батарея начала в этом деле им сильно мешать, заставляя их удвоить осторожность и быть все время начеку.

Однажды, зайдя на боковой пункт вместе с А. Р. Яковлевым, я приложил глаза к трубе, некоторое время рассматривая интересовавшие меня укрепления австрийцев. Стояла полная тишина, и не было слышно ни одного выстрела. Окончив осмотр, едва я успел отвести чуть свою голову от трубы, как откуда-то взявшаяся ружейная пуля, прочертив по земле бруствера линию, прошла как раз посредине между окулярами трубы и мимо моего уха вскочила в окоп. Я был на волосок от смерти, но тогда я не обратил внимания на это происшествие, полюбовавшись лишь правильной линией, прочерченной пулей, и только некоторое время спустя я принужден был вспомнить об этом случае.

* * *

Я слежу за стрельбой тяжелых гаубиц противника, поставленных в одном из междуфортовых укреплений. Я вижу хорошо то место, где они стоят, и точно определил уже их число: четыре.

Крупные кольца дыма, как из паровозной трубы, взлетают прямо вверх после каждого их выстрела, и, крутясь и вибрируя, они поднимаются на значительную высоту, где постепенно в воздухе тают. Я знаю, что эти гаубицы вне обстрела 6-й батареи, и потому я даже не пробую по ним стрелять.

Сзади в кустах – какой-то шорох. Мы все поворачиваем головы и видим в нескольких шагах от себя двух диких коз. Грациозные животные рассматривают нас с большим любопытством, которое даже пересиливает их страх. Мы сидим тихо, не шевелясь, боясь испугать милых посетительниц, но они, видимо, уже нагляделись и сразу, в один момент, скрылись в кустах.

Опять шорох, опять я поворачиваю голову, и передо мной вместо коз – мой доброволец Блинов.

– Ваше высокоблагородие, разрешите мне пойти с пехотой на разведку. Очень уж интересно.

– Ступай.

Блинов благодарит и уходит.

Побывав впервые на разведке с пехотными разведчиками, Блинов так увлекся этим опасным спортом, что уже никак не мог удержаться от него и, получив от меня полное разрешение, старался не пропустить ни одной разведки. В конце концов Блинов явился ко мне с просьбой о переводе его в один из пехотных полков. Вскоре он стал одним из лучших разведчиков 1-го полка, стал полным георгиевским кавалером и через полгода был убит в одной из своих рискованных разведок.

* * *

С некоторого времени наши пехотные окопы, расположенные у подножия высоты 486, систематически подвергаются обстрелу легкой батареи противника. Обстрел редкий, но постоянный, и пехота наша все время несет потери убитыми и ранеными. По быстроте, с которой после выстрела появляется разрыв, можно