6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

Я уменьшаю прицел.

– Правое, огонь!

Разрыв относит в сторону градусов на тридцать.

Что такое?.. На батарее грубая ошибка в такой момент? Не может этого быть: орудие уже село крепко в землю и направления не изменит.

Я срываюсь с своего места, и в этот момент ружейная пуля чертит линию по земле как раз посередине выемки бруствера, где за момент перед этим была моя грудь, влетает мимо моего бока в окоп и расщепляет приклад у лежащего карабина.

Второе предупреждение?

– Огонь!

Шрапнель покрывает задние ряды лежащих австрийцев в прежнем, верном направлении. Все же остальные их лежащие цепи находятся в мертвом пространстве, в безопасности от огня 6-й батареи.

– Господин капитан, пули свищут по батарее сзади, что делать?

– Следить за тылом. В случае атаки – повернуть орудия кругом и бить на картечь.

Правый взвод перемещен назад, за лес, и благодаря находчивости в этот трудный момент старшего офицера штабс-капитана А. Р. Яковлева мертвое пространство срезано наполовину. Шрапнель 6-й батареи бьет уже по поляне, по недвижимо лежащим цепям противника. Шесть орудий уничтожают его резервы в опушке леса. Облаком дыма от разрывов снарядов заволокло, как пеленой, картину боя.

Острый момент впереди прошел, теперь опасность сзади.

2-я полубатарея скрывается за лесом, и вскоре мы уже слышим раскаты ее беглого огня. Там А. Р. Яковлев смешал белый дым разрывов 6-й батареи с розовым из пленных австрийских орудий – возродившейся после 150-летнего перерыва артиллерии Уральского казачьего войска.

Над правым взводом, стоящим сзади леса, лопнула австрийская шрапнель. Пули взрыли землю за взводом. Вторая, третья шрапнель… Взвод разбежался, бросив на позиции свои два орудия. Испуганный, растерянный командир взвода, поручик К., не знает, что ему делать.

– Собрать людей к орудиям во что бы то ни стало!

Бегу на взвод. Люди собраны, сконфужены, смотрят исподлобья.

– Поставлю взвод на то место, где пули бьют, во главе с командиром взвода!

Угрозы не пришлось привести в исполнение: обстрел взвода прекратился.

Вечереет. Орудийный гул смолкает. Понемногу затихает и ружейная перестрелка. Тихая ночь пришла на смену бурному дню, и тишина постепенно проникает в уставшую грудь.

Мы целый день ничего не ели и молча и сосредоточенно утоляем внезапно проявившийся голод. О событиях дня никто не говорит, все как бы даже избегают говорить о только что минувшем бое. Хочется отдыха… Лечь, уснуть. Но спать нельзя – опасность еще не миновала, и чтобы разогнать сон, мы вспоминаем дом, уют мирной жизни, и все в конце концов приходим к одному и тому же выводу: как мы были глупы, совершенно не ценя в свое время нашу прошедшую спокойную мирную жизнь.

На окончательную ликвидацию австрийской вылазки, чтобы загнать их на их прежние позиции, понадобилось еще несколько дней. Это была отчаянная попытка гарнизона крепости соединиться с армией, действующей в Карпатах. Началась она 26 ноября и закончилась 3 декабря 1914 года22.

* * *

– Знаете что, капитан? – говорит мне командир 4-го полка. – Однако вы навалили несчастных австрийцев своею шрапнелью во время последней вылазки. Я никак не ожидал такого страшного поражения: вся опушка леса, да и самый лес полны трупами. Кучами лежат мертвые. Теперь уже австрийцы их убрали – похоронили там же в лесу. Вы бы пошли посмотреть.

Меня интересует вопрос, насколько пострадал самый лес от обстрела 6-й батареи. Что же касается убитых в бою австрийцев, то любоваться делами своих рук в этом случае у меня совершенно нет никакой охоты. Но убитые уже зарыты в землю, как говорит командир полка, и поэтому я решаюсь пройти на это злосчастное место, и, взяв с собой Н. А. Тиличеева и трех разведчиков, я отправился.

Мы прошли поляну и углубились в лес. Он не очень пострадал. Надо думать, это потому, что 6-я батарея стреляла исключительно шрапнелью. Очень много наломано веток, есть несколько снесенных снарядами деревьев, в стволе одной крупной пихты застрял шрапнельный стакан.

Мы прошли дальше в глубь леса и наткнулись на свежие могилы убитых австрийцев. Их немного, этих могил: десять-двенадцать штук, и в каждой похоронены тоже десять-двенадцать человек. В головах могил стоят деревянные кресты с прибитыми к ним дощечками, на которых написаны имена и фамилии похороненных в них австрийских солдат. На одной дощечке после десяти имен сделана приписка: «и один москаль». Как сюда попал этот русский мертвец? По всей вероятности, это снятый австрийцами перед атакой зазевавшийся наш часовой. На крестах висят кепи убитых, но не по счету зарытых трупов.

Что же командир 4-го полка говорил про «страшное поражение»?

Мы повернули обратно и вышли к густому кустарнику которым начинается лес. Сильный трупный запах заставил нас остановиться. Мы стали вглядываться в кусты, и ужас начал сковывать наши члены: кустарник был буквально завален неубранными, уже разлагающимися трупами. Мы бросились в сторону и чуть ли не бегом вернулись обратно в батарею.

* * *

Разрывными пулями стреляют австрийцы. Ужасны ранения.

– Вы не можете себе представить, какие мучения переносят люди, раненные этими разрывными пулями, – говорит мне один из пехотных офицеров. – Немудрено, что в таких боях наши солдаты звереют и не берут пленных, а прикалывают каждого, кто попадается им в руки, с оружием он или без оружия.

Начальник сектора отправил одного из пленных австрийских солдат назад в крепость к генералу Кусманеку с письмом, в котором предупреждает его, что если у нас хоть один человек будет ранен разрывной пулей, то все взятые в боях в плен австрийцы будут расстреливаться. Угроза подействовала: стрельба разрывными пулями со стороны австрийцев прекратилась совершенно.

* * *

После неудачной попытки австрийцев прорвать блокаду сразу появились на наших линиях перебежчики, сначала редкие, одиночные, а затем это явление приобрело массовый характер. Перебегали главным образом русины, но попадались между перебежчиками солдаты и других национальностей: сербы, поляки, румыны. Не было только мадьяр и австрийских немцев, по крайней мере я о таковых не слышал. Среди перебежчиков, к чести австрийской армии, не было офицеров, хотя утверждать я этого не могу.

Обыкновенно перебежчики приходили с вечера, всю ночь. Наша пехотные солдаты, очень добродушно относившиеся к перебежчикам, с вечера обыкновенно говорили:

– Ну, сейчас поползут. Он, ваше высокоблагородие, как только влезет к нам в окоп, первым делом руку всем тянет – здоровкается, а затем ждет, что ему хлеба дадут. Видно, хлеба-то у них не очень густо в крепости. Насчет чего другого съестного – так этого много, а