6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

В туманный, хмурый день батарея стала на пятую свою позицию, в низине, у леса.

Холодно. Ветер пронизывает насквозь, шинели отсырели. Люди греются у костров, разложенных в наскоро построенных из пихтовых веток шалашах. Это временные жилища батареи взамен землянок, которые еще надо рыть. Орудия пока брошены на позиции как попало. Лошади понуро стоят на коновязи в лесу.

Влево, на небольшой высоте – старая полуразвалившаяся пехотная землянка, которую я приспосабливаю для своего собственного жилища. Над землянкой, на самой вершине высоты, временный наблюдательный пункт, на котором одиноко торчит мокрая, с потускневшими стеклами, труба Цейса.

Гудит полевой телефон: начальник дивизии спрашивает, могу ли я принять у себя в батарее корреспондента одной из крупных столичных газет?

– Конечно, пожалуйста.

Я принимаю корреспондента в землянке. Он приехал верхом, вооруженный, как у нас говорили, «до зубов». Солдаты смеются:

– Ишь, приехал, воитель какой. Ни дать ни взять – сам Георгий Победоносец.

– Ужасная погода, не правда ли?

– Да. Вы очень неудачно приехали: во-первых, сегодня ничего не видно, а во-вторых, мы только что переменили позиции, и вы по моей батарее даже не составите себе понятия об артиллерийских позициях под Перемышлем.

– Но все-таки мне ужасно хочется посмотреть австрийские позиции и их защитников.

– Боюсь, что я не смогу сегодня удовлетворить ваше вполне понятное желание. Кроме того, в такую погоду все австрийцы сидят смирно в своих землянках.

– Ну а все-таки, вы мне покажете свой наблюдательный пункт?

– С большим удовольствием.

Как ни старался мой гость увидеть хотя бы очертания австрийских линий, так ему это и не удалось.

– Одно молоко, так сказать, – заявил он в конце концов, отрываясь от трубы Цейса.

– К сожалению, да.

– Ну, покажите мне, по крайней мере, свою батарею.

– Извольте.

Мы пошли в батарею, обошли стоявшие в беспорядке орудия, унылых лошадей, заглянули в шалаши. Гость, видимо, был сильно огорчен.

– Давайте лучше чай пить, – предложил я, – все-таки чай в землянке, на боевых позициях.

Он согласился. Чтобы хотя чем-нибудь утешить его, я подарил ему на память о его посещении позиции осколок австрийской крепостной гранаты, оторванный вместе с ударной трубкой.

– Да, это оригинальное и красивое пресс-папье. Большое вам спасибо.

Разочарованный гость уехал.

Как я был удивлен, когда через некоторое время с почты мне принесли адресованный на мое имя сверток газет. Все один и тот же номер. Странно, кому это в голову пришла такая шутка? Наконец я понял, в чем дело, обратив внимание на фельетон, озаглавленный: «Под Перемышлем». В этом фельетоне мой гость описывал свое пребывание под Перемышлем, на позиции артиллерийской батареи.

Шел бой. Австрийские снаряды засыпали батарею дождем чугуна и свинца. Падают раненые. Он, корреспондент, помогает орудийной прислуге в ее боевой работе у орудия и к вечеру, усталый, голодный, вместе с посланными ему судьбой случайными соратниками-артиллеристами отдыхает у пылающего костра в простом шалаше из пихтовых веток.

* * *

Случайным выстрелом из орудия сбит австрийский почтовый аэроплан, вылетевший из Перемышля. Много писем, посылаемых защитниками крепости своим родным и знакомым. Представления к наградам за боевые отличия офицеров гарнизона. Копии приказов по гарнизону крепости генерала Кусманека и, наконец, донесение, которое касается общего положения осажденной крепости, состояния войск, их духа, боевой работы.

Генерал Кусманек жалуется, что гарнизон несет большие потери в людях, и пишет дальше: «…Но больше всего мы терпим от огня русской полевой артиллерии, которая с завидной точностью поражает нас всюду, где мы только ни показываемся». Это подлинные слова коменданта крепости Перемышль генерала Кусманека, взятые из точного перевода его донесения.

Офицеры-артиллеристы воспрянули духом: и неприятель сумел оценить уже нашу работу. Когда же ее оценит по достоинству наш начальник дивизии? Во всяком случае, это ему в дальнейшем урок хороший.

* * *

Три снаряда в сутки на батарею26, да еще требуют, чтобы были результаты, о которых доносить. Недурно поставлен вопрос обложения первоклассной крепости, принимая еще во внимание, что вся артиллерия обложения состоит из трехдюймовых полевых пушек27. Так, по крайней мере, на нашем секторе, находящемся на пути соединения крепости с австрийской Карпатской армией.

У нас острят: гораздо экономнее было бы попробовать взять крепость по Иерихонскому способу, то есть вместо пушек завести трубы – может быть, форты сами бы рухнули.

* * *

– Голубчик, дорогой, помогите: каждый день по десять-пятнадцать человек выбывает из батальона убитыми и ранеными. Какая-то батарея бьет по окопам батальона. Я вам даже укажу приблизительно место, где она стоит.

Все это мне передает по телефону командующий 1-м батальоном l-ro полка капитан Ерченко. Как отказать в такой просьбе? Притворяюсь, что приказания о трех снарядах еще не получил.

Австрийская батарея – гаубичная. Позиция ее известна в точности, только уж очень прижалась она к земляному валу. Как ее зацепить? Все равно, попробую хотя бы напугать – австрийцы не любят этого.

– Шестая батарея, к бою!..

Весь вал исковыряли наши гранаты. Масса дыма и треска. Вместо трех выпустил тридцать. Все-таки помогло: оставили австрийцы в покое нашу пехоту, но зато молнии засверкали с тылу.

Сразу загудели все телефоны:

– Какая батарея стреляет вопреки только что отданному распоряжению? Почему не выполнено приказание? Немедленно отрешить командира батареи от командования.

Мое донесение положило конец всеобщему волнению:

– Стреляла шестая батарея. Неприятельская гаубичная батарея в течение уже нескольких суток безнаказанно избивала нашу пехоту. Тремя снарядами ничего не мог сделать.

Отрешен от командования не был, и только командующий бригадой передал мне по телефону:

– Как вы меня огорчили. Я никак не думал, что это вы стреляли.

* * *

Опять сопровождаю начальника штаба сектора в его рекогносцировке новых позиций на случай снятия осады крепости.

– Видите ли, наши дела в Карпатах как будто пошатнулись, – говорит мне начальник штаба. – В один прекрасный день мы можем быть раздавленными с двух сторон. Необходимо подготовиться, чтобы этого не случилось, и кроме того, на нас тогда еще ляжет обязанность помочь выйти из тяжелого положения нашим отступающим под напором прорвавшегося противника некоторым действующим в Карпатах частям. Они на нас должны будут опереться.

Эти слова начальника штаба – как гром в безоблачном небе. Досиделись… Неужели действительно придется снять осаду крепости?

Я намечаю ряд предполагаемых на случай отступления артиллерийских позиций, а душу гложет тоска. Сколько трудов, сколько зря пролитой крови.

* * *

У дверей землянки стоит маленькая девочка и плачущим голосом что-то просит.

– Что тебе, девочка?

– Хли-и-иба, – растягивает девочка.

– Ну, войди в землянку, отогрейся