6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

Подъезжая к батарее, встречаем командира дивизиона.

– Вы куда ездили?

– Искать новую позицию.

– Ну и что же, нашли?

– Нашел.

– Покажите мне ее.

– Поедем.

– Да, позиция хорошая, – проговорил полковник Попов, когда мы с ним въехали на нее. – Только, к сожалению, ее занять невозможно.

– Почему?

– Да как же вы сюда влезете?

– Как-нибудь. Ведь влезали на 486-ю, и потом по нашему следу даже дорогу проложили.

– Да, только разница большая: 486-я или эта высота. Поищите-ка лучше другую.

На следующий день вся батарея, вооруженная топорами, пилами, кирками и лопатами, отправилась для проложения дороги на новую позицию. Дорогу повели неправильной линией, зигзагом, сообразуясь с расположением деревьев. Около десятка крупных пихт пришлось срубить, распилить на части и убрать с пути. В некоторых местах пришлось делать земельные выемки, в других подсыпать землю. Два дня продолжалась работа, а на третий 6-я батарея заняла свою шестую и последнюю позицию под Перемышлем.

По гребню длинной лесистой возвышенности окопалась пехота 2-го и 3-го полков28. Их землянками изрыта вся высота. Внизу широкая долина, противоположный край которой (высота 433) занят австрийцами.

Австрийские передовые укрепленные линии открыты, а дальше за ними тянется лес, скрывающий их тыл от наших взоров. Влево высота 501, самая вершина которой оставлена под лесом, на склонах же только торчат голые пни. Это центр австрийских позиций в данном районе, и на нее главным образом обращены наши взоры.

В пехотном окопе под высокой пихтой я устанавливаю свой наблюдательный пункт, маскированный растущими кустами. Внизу, под возвышенностью, уцелевшая небольшая усадьба, в одной из построек которой расположен штаб 3-го полка. Я со своей командой разведчиков и телефонистов занимаю флигель из двух комнат. Со мной Н. А. Тиличеев.

Вправо от наблюдательного пункта, клином вперед, к неприятелю, выдается отрог высоты, покрытый лесом.

Я вижу, как из землянок, не прекращаясь, вьются дымки. Жарко топят свои землянки наши солдаты, так жарко, что с непривычки там голова кружится и воздуху не хватает для дыхания. Но солдатам это не страшно:

– Вишь, сколько топлива рядом, чего же жалеть, а пар костей не ломит.

Целыми днями распивают чай и ведут разговоры – вспоминают родные места, полевые работы, а то сказки сказывают друг другу, что еще от дедов слыхали. И ничего бы было жить, да только австрийцы мешают: не нравится им такое близкое соседство к их линиям. Бьют они своими тяжелыми бомбами ежедневно этот участок, где сидит месяцы бессменно наш батальон 3-го полка.

Ударит бомба в землянку, взметет вверх всю землю, разобьет, расшвыряет бревна, что накатами сверху лежат на землянке в пять-шесть рядов. Хорошо, если бревна выдержат силу удара – земля только вздрогнет, да звон пойдет по землянке, а не то навалят санитары на носилки бесформенные куски окровавленного мяса целой грудой и понесут хоронить.

А на участке все вьются дымки от печей жарко натопленных тесных землянок.

* * *

В 6-й батарее землянки построены по одной на орудие, с расчетом на восемь человек каждая. Стены и пол забраны стволами тонких пихт так, что земля не сыпется, и в землянках нет грязи. Сверху накаты из крупных бревен в четыре ряда, между которыми положены земляные прослойки. Окон нет, и хотя в дверях вставлены стекла, в землянках несколько темно. По обе стороны от дверей – сплошные нары из тонкого круглого леса. Против дверей – проход, в конце которого поставлена печка, сложенная из кирпича, подобранного в сожженных деревнях. Одна беда: нет нигде песку, и печи сложены на одной глине, которая от жару лопается – получаются щели, и печи дымят.

Люди на дым не жалуются, что поделать: живет же здесь всюду местная беднота в курных избах. Нет у них денег заплатить налог за трубу, и поневоле мирятся с дымом. В курных избах родятся, живут всю свою жизнь, в курных же избах и умирают.

* * *

В окопах 4-го полка все время околачивается Ванька, мальчишка лет 12–13. Откуда, когда и как он появился, никто не знает.

– Привязался где-то на походе, мало ли их, мальчонок, пристают к частям. Сначала, конечно, жалко станет, приласкают солдаты, накормят, а там уже, смотришь, и прижился, свой стал. Куда его девать такого-то? Все равно, хоть убей его, подлеца, не скажет, чьих таких будет родителей и откуда родом. А то набрешет так, что только рукой махнешь: и сирота, и голодал дома долго, и злая тетка там, что ли, шибко дерет, и житья никакого дома-то нетути. Начальство свое тоже так смотрит, точно и не видит его совсем, разве только на какое высокое начальство напорется, так заберут и отправят, а куда – неизвестно. А он все равно вдругорядь сбежит на позицию.

Так говорят о таких приставших к частям детях солдаты.

Ванька в окопах незаменим: за табаком сбегать, воды принести, патронов поднести вовремя – всюду успевает шустрый мальчонка. А ночью залезет в землянку, свернется калачиком где-нибудь в уголке и спит правильным сном.

Долго Ванька болтался в окопах 4-го полка, но однажды ружейная пуля раскровянила ему ногу. Отправили мальчика на перевязочный пункт, а оттуда в скором времени и вести о нем дошли до полка: Ванька-то оказался не Ванькой, а Манькой, 17-летней гимназисткой, дочерью какого-то священника.

* * *

– Ну вот и хорошо, что вы заехали, капитан. Как раз вовремя.

Этими словами встретил меня в штабе дивизии генерал N.

– Видите ли, какое дело у нас: я хочу предложить вам принять в свою батарею добровольца. Зайдите ко мне в кабинет, я вас с ним познакомлю.

Захожу. Доброволец стоит у окна и кокетливо улыбается. На плечах алые погоны, рубаха защитного цвета, кушак, шаровары и высокие сапоги. Генерал предупредительно подставляет ему кресло.

– Рекомендую: командир шестой батареи, о котором мы с вами только что говорили.

– Ну, вот видите, господин капитан, какие чудеса бывают: генерал подает кресло рядовому, – и опять обворожительная улыбка.

– Да, такому рядовому не только одно, но и два кресла можно подать с удовольствием, – сыплю с плеча тяжелым армейским комплиментом.

– Так принимаете меня в свою батарею?

– Нет.

– Но почему же?

– Из-за такого рядового вся моя батарея ума лишится, хуже, чем от австрийской тяжелой бомбы, – продолжаю я в том же духе. – Что я буду делать тогда?

– Нет, скажите серьезно.

– Серьезно – не принимаю, не могу. Женщинам в строю не место.

Я поклонился и вышел из кабинета. Вслед за мной вышел и начальник дивизии.

– Я так,