6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

– Интересный у вас командир полка, – сказал я одному из офицеров.

– Да, интересный, а вот шашка у него еще интереснее. Попросите его показать.

Командир полка удовлетворил мое любопытство: шашка вся в золоте. Рукоять, кольца для пристегивания ремней и наконечник ножен усыпаны бирюзой, и по всему верху ножен красивой вязью вычеканена надпись: «Яицкого Войска Нашему Полковнику Бородину. Елисавет».

Пировали мы недолго: надо было делать дело.

– Ну, господа, поезжайте. Конвой вам уже готов. Впрочем, я сам с вами тоже поеду.

С этими словами полковник Бородин встал, и мы вышли на улицу, где нас уже ждал конвой – полусотня уральских казаков.

Странно, как сразу изменилось поведение нашего доброго хозяина. Точно перед нами был совершенно другой человек: суровый, отрывистый в речи, не терпящий от подчиненных никаких возражений. И сопровождающие нас офицеры вдруг словно тоже переродились. Как будто они и не видели водки, затихшие, подтянутые, повинующиеся беспрекословно.

– Видите ли, мы поедем по местам, в большинстве случаев не занятым ни нами, ни австрийцами, поэтому осторожность не мешает, и я взял на всякий случай конвой.

– Господин полковник, – обратился я к командиру полка, – во время отражения последней австрийской вылазки я видел розовые разрывы шрапнелей пленных австрийских орудий. Мне сказали, что это стреляли ваши казаки.

– Да, это правда. Эти два орудия взяты в плен полком, которым имею честь командовать, в конной атаке. В Уральском казачьем войске до сих пор не было артиллерии. Она была отнята у войска указом императрицы Екатерины II за «Яицкий бунт». В настоящее время по моему ходатайству указом императора Николая II эта опала снята, и в лице этих двух пленных орудий Уральское казачье войско вновь обрело свою артиллерию.

Позиции нашлись, подъезды к ним тоже могли быть найдены, но риск ставить на эти позиции батарею, конечно, ничем не оправдывался. Ездить долго было совершенно лишним, мы повернули обратно и к вечеру прибыли в селение Бирча, где и расстались с уральцами, оставшись ночевать у конноартиллеристов, встретивших нас обильным ужином.

Утром мы с командиром 17-й конной батареи подполковником Саблиным заехали к полковнику Бородину проститься и поблагодарить его за гостеприимство.

– Без чаю не отпущу, – и полковник Бородин заставил нас раздеться.

Открылась дверь, и казак внес в комнату на подносе банку икры, четверть водки и маленький чайник. Даже не поднося чайника к столу, он мимоходом сунул его на подоконник, и перед нами опять четверть водки и икра.

Вернувшись домой, в рапорте на имя начальника южного сектора обложения крепости я донес, что позиции имеются, но риск постановки батареи на одну из этих позиций никоим образом не может быть оправдан той пользой, которую позиция может принести, и поэтому, удержавшись от выполнения второй части полученного мною приказания, в дальнейшем представляю на усмотрение самого начальника южного сектора.

17-я конная батарея осталась на старой позиции.

* * *

Каждую ночь наша пехота роет все новые окопы, постепенно все ближе и ближе подвигаясь к линиям противника. Вся лощина, недавно еще совершенно ровная, изборожденная лишь воронками от австрийских снарядов, изрыта нашими окопами и ходами сообщения. Упорная наша пехота – ничто не может остановить ее в достижении намеченной цели.

Командир 1-го батальона 2-го полка полковник Ермолаев просит меня помочь:

– Прошлой ночью мы начали было рыть новую линию окопов, но оказалось, что австрийцы, предвидя это, совершенно неожиданно для нас прекратили нашу работу: они поставили в опушке леса орудие, закрыв его ветками так, что днем оно совершенно не видно, и, видимо, заранее навели его по намеченной нами линии. Ночью, когда мы стали рыть землю, орудие открыло картечный огонь. Это нам стоило очень дорого, и работу пришлось прекратить. Нельзя ли это орудие уничтожить?

– А кто знает место, где оно стоит?

– Вам покажет подпрапорщик.

Спускаюсь в пехотные окопы, провожу телефон и за подпрапорщиком прихожу в передовой окоп полка.

– Вот здесь, ваше высокоблагородие, в этом районе. Только точно, где оно стоит, не могу указать – не видно.

Смотрю в бинокль и сколько ни напрягаю зрение – орудия не вижу: сплошная линия пихтовых зарослей и больше ничего.

Что делать? Я вижу, что чуть ли не весь полк во главе с командиром полка полковником Ивановским следит за мною. Вернуться назад и доложить командиру полка, что орудия не вижу и поэтому не могу исполнить просьбу полка, а ночью – опять убитые и раненые?

Мне стыдно, я не могу решиться на это. Уж лучше что будет, то будет: от судьбы не уйдешь.

Я выскакиваю из передового окопа и перебегаю саженей двадцать до намеченной новой линии, ложусь на землю и углубляюсь в рассматривание в бинокль австрийской опушки. Я видел мельком, как часовой поднял винтовку. Стрелял он в меня или нет? А может быть, и теперь стреляет в меня лежащего, может быть, даже и не один? Неужели я буду сейчас убит? Я волнуюсь и не слышу ничего, я не смотрю туда, я вглядываюсь только на опушку. Какой-то прибор на треноге, вроде нашего угломера, а вот и обод колеса.

Я вскакиваю и перебегаю обратно в окоп.

– Первое орудие, к бою!

Лопнула первая граната, раскидала натыканную хвою, сбила прибор. Орудие наполовину открыто. Вторая, третья граната… Орудие как будто накренилось – наверное, осколком гранаты я повредил колесо.

Дым, земляная пыль стоит столбом над орудием. Мне хочется ударить в самое тело орудия, но это никак не удается. Кругом орудия вся земля изрыта, но из тридцати гранат ни одна не попала.

Довольно: все равно орудие к бою уже не годится – оно все избито осколками. Я кончаю стрелять.

Ночью наша пехота спокойно роет новую линию окопов.

* * *

– Посмотрите, ваше высокоблагородие, что это там, как будто не по-настоящему кусты растут: как сад какой насажены, и за кустами словно окоп какой, коли вглядеться. Что это они там хоронятся, коли окопы все ихние совсем на виду стоят?

Я устанавливаю постоянное наблюдение за местом, указанным мне моим наблюдателем. Действительно, место подозрительное.

– Никак это, ваше высокоблагородие, их наблюдательный пункт. Заметно, точно кто оттуда в бинокль все смотрит, чи в трубу – не разобрать, а только беспременно они оттуда наблюдают.

Через несколько дней австрийский наблюдательный пункт определился точно. Установлено было также, что здесь не один пункт, а несколько в одном месте. Я решил их не трогать до поры до времени, до того момента, когда боевая обстановка сама не подскажет, что