6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

– Все по старинке, ты говоришь? Нового не любите ничего?

– Глядя на то, какое новое такое, ваше высокоблагородие. Мы и новое приемлем и любим, если хорошее да Богу угодное. Вот ты говоришь, что замерз, – обратился Варенков к одному из солдат, – и ты думаешь, что это так зря холод такой собачий сегодня ночью Господь нам послал? Пьянствуете, ругаетесь словами непотребными, прости, Господи. Господь Бог-то все видит, все слышит и послал на нас, за грехи наши, свой холод. А теперь вот стучи зубами, дрожи. А новое да хорошее мы любим, ваше высокоблагородие. Вот, к примеру сказать, провели через нашу деревню телеграф. Столбов понаставили, проволоку по столбам протянули. И у моей избы прошла проволока, понад самым окном. Вернешься, бывало, с работы, ребята тут играют, сядешь у окна на скамейку, а проволока-то поет, да тихо так поет, точно Господа славит. Ну, и приятно да весело станет, душу ласкает песня-то эта. Нет, ваше высокоблагородие, и новое бывает хорошее.

– Послушай, Илья Емельянович, у тебя-то ведь дома осталась целая куча ребят?

– Так точно, ваше высокоблагородие, шестеро.

– Так вот что: хочешь в обоз?

– Покорнейше благодарю, ваше высокоблагородие, а только как Богу угодно. Попал я в наводчики – значит, так надо, а если буду убит, так на то воля Господня, – ответил мне на мое предложение бомбардир-наводчик Варенков.

* * *

Светлое весеннее солнце играет яркими зайчиками на колеблющихся штыках, густым лесом двигающихся по широкому Галицийскому шоссе, размякшему от весенней влаги. Еле тащится наша пехота, все время увязая в липкой грязи размолотой глинистой дороги.

Колонна давно уже потеряла свой стройный воинский вид: люди забрызганы грязью, шинели подоткнуты, ружья все время перекладываются с одного плеча на другое, ряды расстроились. Люди грызут сухари: выбросить жаль, а тащить на себе тяжело – и так что только на них не навешано.

– Эх, и жизнь же собачья! Мучаешься, мучаешься, а зачем? Дойдешь до места, там тебя и убьют. За смертью своею идешь.

Это замечание какого-то идущего несколько впереди меня пехотного солдата осталось без ответа. Сейчас не до разговоров: дойти бы только поскорей до ночлега, лечь и отдохнуть.

С завистью смотрят на наших артиллеристов, идущих налегке или сидящих верхом на лошадях. Нам тоже нелегко: движение наше стеснено пехотой, колеса орудий и ящиков чуть не по ступицу врезались в грязь. Орудия и ящики увязают, останавливаются. Идем какими-то толчками.

– Пропустить артиллерию вперед!

Сразу воспрянула духом батарея. Нам разрешено двигаться самостоятельно, без пехоты. Давно бы так.

* * *

Вьется широкой желтой полосой дорога по узкой лощине, сдавленной с боков длинными горными хребтами. Рядом с дорогой горная речка серебристыми струями льется по камушкам. Влево, вполгоры, по узкому карнизу движется поезд. Какие маленькие вагончики, словно игрушечные. Сесть бы в такой вагончик и укатить далеко, туда, на север, где нет никаких гор, где спит еще природа под белой пеленой своей зимней спячкой. Здесь же, в горах, солнце греет уже сильно. Жарко становится. Южные склоны гор покрываются уже свежей зеленью.

Дорога пошла в гору. Переехали речку, и начался подъем. Винтом идет дорога. Как странно: как будто вертимся все на одном месте, только поднимаемся все выше и выше. Все больше и больше открывается горизонт, становится все холоднее.

На самой вершине хребта тощие, корявые сосны, можжевельник и снежная вьюга. Хлопьями валит мокрый снег, залепляет лицо, глаза. Резкий холодный ветер режет руки, пальцы не чувствуют поводьев лошади.

Одиноко высится столб с прибитой доской. На одной стороне надпись: «Галиция», на другой: «Венгрия». Мы проходим через главный Карпатский хребет. Дорога тем же винтом спускается вниз. Опять весна, опять тепло, опять липкая грязь.

– Выслать вперед квартирьеров!

Через час на сельской площади дивизион выстраивается в резервную колонну. Местные жители с любопытством рассматривают нас, а мы их. Мы сразу видим, что перед нами уже другой народ, другой тип, другая одежда. У всех синие куртки с медными пуговицами в два ряда, расшитые по швам красными кантами. У мужчин – синие брюки с красным кантом, у женщин – синие юбки с красной каймой.

* * *

Нас гонят усиленными переходами верст по 45–50 в день. Дорога несколько лучше: шоссе в сильно испорченных местах ремонтируется, то есть по размолотой глине с камнем укладывают свежесрубленные стволы деревьев. Получается бревенчатая мостовая, на которой, конечно, пушки не вязнут, но зато от постоянных толчков сильно страдают ноги и плечи лошадей.

Мы идем с раннего утра почти без остановок и даже без большого привала. Какие виды, какие картины открываются перед нашими взорами! Мы не замечаем даже всех трудностей настоящего похода, пораженные этой волшебной, сказочной панорамой, окружающей нас.

Чуть ли не от самых наших ног, от шоссе, обрывом вниз спускается громадная котловина, вся поросшая густым-густым кустарником. Море сплошной яркой, только что распустившейся зелени колышется, переливаясь разными красками под скользящими лучами весеннего солнца, под напором легкого ласкающего ветра. Вдали, в облаках сгустившихся испарений, как бы из легкой пены выступают массивы и хребты блестящих гор, увенчанные яркой белой снеговой пеленой.

– Какой красоты только нет у Господа Бога! Рассказать, примерно, у нас в селе, так, почитай, никто не поверит, – слышу сзади себя голос одного из разведчиков.

– А у нас в России разве не бывает красиво? Ну, хотя бы когда осень расцветит по-разному листья у нашего леса?

– Так-то оно так, ваше высокоблагородие, и у нас красиво бывает, да красота у нас не та, не здешняя, не диковинная.

Горные виды постепенно сереют, исчезают в надвигающихся сумерках. Мозг начинает работать уже только в одном направлении: скоро ли дойдем до ночлега? Наступает ночь, мы все идем. Сколько верст мы прошли сегодня? Ноги затекли в седле, усталые веки сами смыкаются, на момент засыпаешь и начинаешь валиться с седла. Вздрагиваешь и просыпаешься. Сегодня необыкновенно длинный переход, нет конца переходу, не два ли соединили в один?

Мы входим в какое-то селение.

– Квартирьеры, вперед!

Слава богу, значит, сегодня переход кончается. Дивизионная колонна останавливается и сразу засыпает. Спят, опустив головы, усталые лошади, у их ног прямо в дорожной пыли и грязи спят ездовые, орудийная прислуга спит у своих орудий.

Влево черным силуэтом высится какое-то двухэтажное здание, в одном из окон тускло светит огонь. Мы, офицеры, входим в незапертые двери и растягиваемся прямо на полу, в коридоре.

– Кто здесь? Господа, ради Бога, уходите скорее отсюда. Здесь холерная больница!34

Никто из нас даже не