6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

не видно ни одного человека. Батарея проходит линию внешней проволоки и линию укреплений полевого типа. За земляными валами стоят покинутые орудийной прислугой батареи. Как их много, всё гаубицы легкого типа. Стоят они, приткнувшись к самому брустверу, высоко закинув кверху свои короткие жерла. Все они, видимо, в полной исправности, даже замки не вынуты.

А вот укрепленная горка. Знакомая горка с шалашом из пихтовых веток, из которого торчат стволы двух дальнобойных орудий. Оба орудия в полной исправности. Как сразу стало близко то, что еще недавно было недосягаемо даже для наших снарядов.

– Ваше высокоблагородие, посмотрите, какие шипы. Их много накидано между проволокой. На такой шип наступишь – без ноги, пожалуй, останешься, – и подошедший ко мне солдат протянул на ладони небольшой стальной шип с тремя торчащими в разные стороны острыми иглами.

– А ты осторожней ходи, не наскочи на фугас, их тоже много заложено между проволокой.

* * *

6-я батарея въезжает в маленькую улочку предместья. Поворот – и совершенно неожиданно батарея попадает в гущу австрийских полков, выстроенных на обширном внутреннем поле. Полки выровнены. Все офицеры стоят на своих местах, у ног на земле лежит оружие. У большинства винтовок разбиты приклады. Австрийцы с нескрываемым любопытством, молча разглядывают остановившуюся перед ними на шоссе русскую батарею.

– Русины? – спрашиваю я у людей рядом с батареей стоящего полка с зелеными петличками на воротниках.

– Поляки, поляки, – отвечает мне сразу несколько голосов, спеша удовлетворить мое любопытство.

Тут же, у одиноко стоящей небольшой церкви, в резервной колонне стоит и наш 2-й полк; ружья составлены в козлы. На мой вопрос, где командир полка, мне указывают на домик священника. Я вхожу на крыльцо и натыкаюсь на мирно беседующую молодую пару: австрийского офицера и барышню. Офицер вытягивается и отдает мне честь. В задумчивости я прохожу мимо, но его собеседница, с вспыхнувшим яркой краской лицом, делает шаг мне навстречу. Я сразу понял свой промах и поспешил его исправить, приложив руку к козырьку фуражки. Барышня как будто бы успокоилась.

* * *

Австрийские офицеры очень любезны. Они приглашают нас к себе обедать, охотно вступают в разговоры. Кто-то из наших офицеров спросил: правда ли, что генерал Кусманек улетел на аэроплане? Австриец обиделся. Гордо подняв голову, он твердо и раздельно произнес:

– Генерал Кусманек разделит участь своего гарнизона.

Несмотря на кажущуюся развязность и непринужденность, в поведении австрийских офицеров чувствуется большая неуверенность. Видно, что они нам не доверяют и боятся, что мы чем-нибудь заденем их офицерскую гордость, честь, самолюбие. Это проскальзывает у них во всем. Они сознают свое бессилие и зависимое положение и изо всех сил стараются не дать ни малейшего повода к какому-либо недоразумению. Они неимоверно тянутся при встрече с нашими офицерами, первые отдают честь, уступают дорогу, бесконечно вежливы и корректны во всех отношениях. Мне как-то даже неловко становится от их преувеличенной корректности, даже жаль как-то их.

Австрийскому генералу надо проехать по шоссе мимо стоящей батареи. Его автомобиль остановился, и адъютант, венгерский гусар, подходит ко мне и от имени своего генерала просит разрешения проехать. Я отдаю честь генералу. Последний чуть не выпрыгивает из автомобиля, польщенный таким неожиданным вниманием.

6-я батарея располагается биваком у одного из фортов. Произведенный взрыв очень мало повредил форты: разрушена только одна небольшая каменная кладка. Артиллерия, фланкирующие пулеметы – все на своих местах почти в полной исправности. Некоторые орудия испорчены, но могут быть быстро исправлены.

Меня интересуют двенадцатидюймовые мортиры, из которых обстреливалась позиция 6-й батареи на высоте 486. Я разыскал их. В глубокой бетонной низине стоят эти только что взорванные орудия. Их всего два. Их короткие дула разворочены, оторванные куски металла валяются здесь же.

Погибла их сила и вместе с нею и ужас, который внушали их гудящие на полете снаряды. Жалкие, изуродованные стоят они, уже мертвые, на своих бетонных основаниях, и никогда уже никто не услышит их мощного выстрела. Их души покинули навсегда их стальные тела.

* * *

Перед нами один из малых фортов Седлинской группы. Подступы к этому форту защищены рядом зарытых в землю фугасов и несколькими широкими полосами проволочных заграждений, между которыми в изобилии рассыпаны острые трехконечные шипы. Колючая проволока покрывает также слегка отлогие скосы и дно крепостного рва, в нижней части которого положена почти вертикальная каменная облицовка. В изгибе этого широкого и глубокого рва расположены казематы с пулеметами для продольного обстрела соответствующих его участков.

За рвом, за валом, под стальными куполами, стоят полевые пушки, охраняемые с флангов рядами пулеметов. В одном из куполов крупная забоина с широкой трещиной до самого низа – от удара русского снаряда, осколками которого сильно порублен ствол стоящей под куполом сталебронзовой пушки.

За этой батареей крутой обрыв: вертикальная, в несколько саженей стена, принадлежащая трехэтажной казарме-каземату, выходящей на внутренний двор укрепления. Двор охраняется закрытой в бетоне пулеметной батареей.

На дворе две могилы, огороженные невысокой изгородью из белых стволов березы. Такие же белые березовые кресты поставлены на обеих могилах, и к крестам прибиты дощечки, на которых написано:

1) Два русских офицера и

2) 30 (?) русских солдат.

Кто они, эти русские герои, с одними лишь винтовками в руках преодолевшие этот невероятный путь и здесь, у цели, расстрелянные из скрытых в бетоне пулеметов невидимым врагом? Вся стена трехэтажной казармы испещрена пулями, выпущенными из находящейся напротив пулеметной батареи. Подвиг немыслимый, невозможный, но тем не менее действительный, совершенный.

Это остатки рот 73-го пехотного Крымского полка30, атаковавших этот фронт. Роты дошли до цели и здесь погибли, ибо дальше уже идти было некуда, и приходилось иметь дело лишь с бетоном и сталью, против которых человеческие руки, какие бы они ни были, бессильны. Австрийцы с честью похоронили павших героев-крымцев на том самом месте, которое эти русские богатыри залили своей горячей кровью в последний момент своей геройской жизни.

Этот эпизод, которым должна гордиться вся русская армия, произошел еще до последнего обложения Перемышля нашими войсками31, во время первого штурма 24 сентября 1914 года32, когда было задумано взять с налета первоклассную крепость – опыт, окончившийся, конечно, полной неудачей.

Какая причина заставила сдаться ее впоследствии33, вооруженную громадной артиллерией, при запасе снарядов, которых хватило бы по меньшей мере на год осады?

Продовольственных запасов осталось тоже немало. Перед сдачей австрийцы утопили в огибающей крепость реке Сане массу пищевых продуктов и все-таки всего утопить не могли. Запасы свежего мяса были еще очень велики, судя по тому количеству лошадей, которое попало