6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

нам в руки. На оборудованных конебойнях в момент сдачи мы видели очень большое количество заготовленного конского мяса. Оставалось тоже и некоторое количество хлебных запасов в виде твердых как камень галет из белой муки, которые при умелом приготовлении быстро превращались в мягкий и очень вкусный белый хлеб.

Насколько нам удалось выяснить из разговоров с пленными, главной причиной сдачи крепости было падение дисциплины в войсках после неудачных попыток гарнизона прорваться сквозь осаждающее кольцо русских войск на соединение со своими карпатскими армиями. Дух войск упал окончательно. В частях поднялся ропот, начали открыто высказываться всякого рода неудовольствия, появилась между разными народностями вражда.

Пала дисциплина, пала и крепость.

* * *

На нашем форту разбросано много всякого имущества – и казенного, и частного. Повсюду валяются револьверы всевозможных систем, и наши солдаты нанесли их целую кучу, вполне исправных, которую я тут же роздал желающим офицерам. Очень много валяется седел, к сожалению, изрезанных, изрубленных, приведенных в полную негодность. В офицерском собрании стоит изрубленный топором рояль.

Проходя мимо пьющих чай телефонистов, я обратил внимание на чайную ложечку, которой размешивал в кружке сахар телефонист Ячменев.

– Откуда у тебя эта ложечка?

– На форту взял, ваше высокоблагородие. Да там мы нашли много таких ложек – и маленьких, и больших. Были ножи, вилки.

– Где же они?

– В Сан побросали, ваше высокоблагородие.

– Зачем же?

– Да что в них толку, ведь они не серебряные.

– А почему ты думаешь, что не серебряные?

– Пробы никак нет.

– Что же ты думал – на австрийском серебре найти русскую пробу?

От такого вопроса все мои телефонисты только раскрыли рты: вот так штука. У русского простолюдина часто встречается одна особенность: все, что, по его мнению, ему не может пригодиться, он никогда не оставит лежать спокойно на своем месте. Он непременно все это уничтожит или испортит. Это явление на войне приходилось наблюдать постоянно, и против него не действовали никакие меры.

По узкой дорожке с одним из своих офицеров поднимаюсь вверх на форт. Навстречу солдат 6-й батареи с австрийской винтовкой в руках.

– Ты куда винтовку несешь?

– Разрешите доложить, ваше высокоблагородие, все наши что-нибудь принесли с форта, [я] ничего не нашел, так вот хоть винтовку, значит.

– Зачем она тебе? С собой после войны домой повезешь, что ли?

– Никак нет. Она мне совсем не нужна, а только обидно как-то: все наши что ни на есть, а несут с форта, а я вот неудачный. Хоть винтовку, думаю, все в руках что как будто несу.

– Брось и ступай в батарею.

Солдат был, видно, очень огорчен моим приказанием. С сердцем швырнул винтовку в сторону и с пустыми руками поплелся в батарею.

* * *

Из города приехал поручик К.:

– Разрешите взять несколько солдат и съездить за лошадьми. Я узнал, что здесь имеется несколько казенных конюшен. В одну я даже заходил. Масса лошадей. Правда, лучших уже успели увести кавалеристы, но все же есть еще очень хорошие лошади. Австрийский вахмистр, заведывающий этой конюшней, обещал мне выбрать лучших. Все равно всех разберут наши войсковые части.

– Отлично, поезжайте.

Лошади всегда очень нужны, и я с большим удовольствием пополнил наш батарейный конский запас десятком пленных австрийских лошадей, приведенных поручиком К. Эти лошади были очень худы. Видно, в фураже для них в крепости был большой недостаток.

Мы простояли на месте одни сутки. На следующий день дивизия получила приказание выступить из крепости и расположиться в окрестных селениях для подготовки к походу в Карпаты.

Прощай, Перемышль! Прощайте, насиженные места, ставшие как бы родными. Знакомые горы, покрытые пихтовым лесом, знакомые речки, ручьи, знакомые селения.

Жгучая радость победы сменилась тихой грустью, навеянной неизбежной разлукой с местами, ставшими близкими, дорогими, где за несколько месяцев так было много пережито, перечувствовано, передумано.

5. В Карпатах

Обоз, увеличившийся раза в три против нормы, почти уложен, но в последнюю минуту является Бушмакин и докладывает, что имущество никак не укладывается в повозки, и он не знает, что дальше делать. Иду сам и проверяю укладку Из первой повозки выволакиваю около десятка австрийских винтовок, из второй – крепостной пулемет. Растерянный Бушмакин не знает, каким образом все это попало в укладку. Разворотив весь обоз и выбросив довольно значительное количество ненужных вещей, вопрос с укладкой повозок уладил.

13 марта в 5 часов утра батарея выступила в поход, присоединившись к общей колонне с пехотой. Но как трудно идти: все время сдерживаем лошадей, налезающих на впереди идущую пехоту. По временам приходится даже останавливать батарею.

Первый переход совсем небольшой: невдалеке от Перемышля, в селении Бирча, колонна останавливается на ночевку. Здесь новая беда: шедшая впереди пехота заняла все жилые помещения, оставив для нас какие-то открытые конюшни. И то слава богу – хоть лошадей поставили под крышу.

Ночью сильный холод. Примостившись кучками около лошадей, мы все стучим зубами. Спать хочется, но заснуть невозможно.

* * *

– Ваше высокоблагородие… – Я поднимаю голову. Около меня стоит фельдфебель. – Ваше высокоблагородие, пожалуйте к нам. Мы нашли пустую избу, согрейтесь немного.

Я беру с собою офицеров, и мы направляемся за ведущим нас фельдфебелем к одиноко стоящему домику в густом фруктовом саду. Еще издали мы замечаем приветливо мелькающий из окна свет, сразу изменивший наше настроение. При нашем входе все находившиеся в этой избе солдаты встали и очистили для нас за столом место. Перед нами откуда-то сразу появились жестяные кружки с дымящимся чаем, которые мы сейчас же охватили ладонями рук, чтобы согреться.

Я оглядываюсь. Небольшая комната заполнена солдатами 6-й батареи: Бушмакин, Малинин, два писаря и человек десять из орудийной прислуги.

– Ну что же, садитесь, други, всем места хватит.

– Замерзли, ваше высокоблагородие?

– Холодно. Это нам урок: надо заранее высылать своих квартирьеров и не полагаться в этом случае на пехоту. Слава богу, что лошади хоть под крышей.

– Так точно, ваше высокоблагородие. Человек что? Человек, уж если негде согреться, так накинет на себя что ни попало али чаю горячего выпьет. А лошадь, сердешная, что сделает? Так и будет стоять и мерзнуть. Тоже хоть и скотина, скажем, а чувствует.

– Вестимо, чувствует, – раздаются одобрительные голоса по поводу последнего замечания доморощенного философа.

– Изба-то курная, – оглядевшись попристальнее и заметив закоптелые стены и потолок, заметил я.

– Так точно, курная. По старинке живут – без трубы.

– Это неправильно, ваше высокоблагородие, – вступился за свою старину сидевший до сих пор молча в углу наводчик Варенков. – У нас, у староверов, все по старинке ведется, а