Короче, Пушкин - Александр Николаевич Архангельский

завезли пяльцы, ей придали крепостных девушек-белошвей, а при наступлении холодов переселили в господский дом, причем она заняла соседнюю с Пушкиным комнату. (По другой версии он перебрался в ее домик.) Что было знаком полного и беспредельного доверия – и готовности поэта терпеть ее “кропотливый дозор”. Няня знала, кто входит к Пушкину, когда, зачем и почему, в том числе из ее белошвеек. Одна из которых, Ольга Калашникова, станет матерью его ребенка.

Лицейский друг, Иван Пущин, навестивший ссыльного, заметил, что Пушкин поглядывает особым образом на одну из швей. И не ошибся в подозрениях; сохранились письма поэта к Вяземскому, отправленные поздней весной 1826-го. В первом читаем: “…Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твое человеколюбие и дружбу. Приюти ее в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится, а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи). <..>

При сем с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню – хоть в Остафьево. Милый мой, мне совестно ей-богу… но тут уж не до совести”.

Иными словами, Пушкин отослал беременную Ольгу к другу, поручив тому заботу о ребенке, “если то будет мальчик” (а если девочка, то что?), чем поставил его в сложное положение. Отправлять женатому мужчине крепостную, ждущую младенца, – за пределами допустимого. Вяземский ответил твердокаменно, по-княжески: “живой чреватой грамоты твоей не видал, а доставлено мне оно [письмо] твоим человеком. Твоя грамота едет завтра с отцом своим и семейством в Болдино, куда назначен он твоим отцом управляющим. <..> Мой совет: написать тебе полу-любовное, полу-раскаятельное, полу-помещичье письмо блудному твоему тестю, во всем ему признаться, поручить ему судьбу дочери и грядущего творения, но поручить на его ответственность, напомнив, что некогда, волею Божиею, ты будешь его барином и тогда сочтешься с ним в хорошем или худом исполнении твоего поручения”.

Ребенок был назван Павлом и рано умер. Калашникову выдали замуж за обнищавшего титулярного советника; муж попивал. Воспроизведем “один в один” ее письмо Пушкину, надиктованное неведомому деревенскому грамотею и опубликованное демократическим пушкинистом Щёголевым.

Из села Болдина, февраля 21 дня 1833 года:

Милостивый Государь

Александр Сергеевичь,

Я имела щастие получить отвас Письмо, закоторое чувствительно вас Благодарю что вы Незабыли меня Находящуюся в бедном положении ив Горестной Жизни; впродчем покорнеише вас прошу извинить меня что я вас беспокоила Нащет Денег, Длявыкупки моего мужа Крестьян, то оные нестоют чтобы их выкупить, это я Сделала удовольствие Для моего мужа, иСтараюсь все К пользы нашей Но он Нечувствует моих благодеяний, Каких я Ему Неделаю, потому что он Самый беспечный человек, накоторого янинадеюсь и нет надежды иметь куска хлеба, потому что Какие только Могут Быть пасквильные Дела то все оные Есть умоего мужа первое пьяница и Самой развратной Жизни человек. уменя вся наДежда Навас Милостивый Государь что вы неоставите меня Своею милостию, в бедном положении ив Горестной Жизни, мы вышли водъставку иЖивем у отца в болдине, то инезнаю Будули якогда покойна от Своего мужа или нет, а набатюшку все Серьгей львовичь поминутно пишит Неудовольствия иСтрогие приказы то прошу вас Милостивый Государь защытить Своею милостию Его от Сих Наказаний; вы пишите, что будите Суда или внижний, тоя Снитерпением Буду ожидать вашего приезда, иоблагополучном пути буду Бога молить, оСебе вам Скажу что явобременении иуже время приходит, К разрешению, то осмелюсь вас просить Милостивый Государь, нельзяли Быть восприемником, Естьли вашей милости Будет непротивно хотя нелично, ноимя ваше вспомнить на крещении. описьмах вы изволити писать, то оные писал мне мой муж, инепонимаю что значут кудрявые, впродчем писать Больши Нечего, остаюсь С иСтинным моим почитанием ипреданностью изъвестная вам, —.

Тонкий пушкинист и замечательный поэт Владислав Ходасевич не мог поверить, что Пушкин после этого спокойно ездил в Болдино и даже собирался взять с собой жену. И предположил, что Калашникова утопилась, как дочь мельника в “Русалке”. Но жизнь, по выражению Линор Горалик[12], бесстыднее литературы; письмо Калашникова продиктовала в 1833 году, так что во время болдинского вдохновения Пушкин спокойно смотрел на свою крепостную. А она, хоть и жаловалась, и просила, в это время жила обеспеченно, в собственной новой избе, получила дворянство, ей было придано несколько крепостных. И стирала она не в разбитом корыте. Так что не о ней ли думал Пушкин, работая над “Сказкой о рыбаке и рыбке”?.. (Но в конце жизни Ольга рассталась с мужем, терпела нужду.)

Не мог Ходасевич поверить и в то, что казалось прямолинейному Щёголеву очевидным: он “пытается представить Арину Родионовну чем-то вроде лютого гаремного стража. На самом деле, конечно, просто жалела она скучавшего Пушкина и легко смотрела на то, как он скрашивает свой горький досуг. Крепостная «девичья честь» ценилась невысоко. Няня для Пушкина не пожалела б и родной дочери: чтила его как властелина и барина, любила как своего выходыша. Готова была баловать, чем могла, – только и баловать было почти нечем”.

А вечерами она превращалась в рассказчицу. В письме (осень 1824) брату Льву читаем: “…вечером слушаю сказки – и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма!” Что тут бросается в глаза? Что все для поэта в новинку – это раз; он не вспоминает фольклор, он знакомится. В его литературной иерархии поэма несравнимо выше сказки – это два. Воспитание его проклятое – три. Разговоры же с постаревшей няней, народные сказки и кружка с чем-нибудь попроще, подешевле и покрепче дорогого европейского вина спасают от скуки. (Хотя случалось и шампанское.) И воздействуют на личность, сложившуюся, но все еще гибкую, отзываются в замыслах, сиюминутных и отложенных во времени.

Из михайловских досугов вырастают авторские сказки; на фольклорном сказочном фундаменте построена “Капитанская дочка”; в хрестоматии вошли стихи, адресованные Арине:

Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей…

Там, где возникает образ няни, у Пушкина почти неизбежен эпитет “бедная”. Иногда бедной он называет ее саму, иногда свою юность, которая их связала; с бедностью рифмуется дряхлость, с дряхлостью – горе… Невеселый, но живой портрет, говорящий о Пушкине и его тогдашнем состоянии не меньше, чем об Арине. Вовне, за стенами “лачужки”, мир пугающий, внутри не слишком защищенный