Короче, Пушкин - Александр Николаевич Архангельский

Ряд страниц третьей масонской тетради заполнен пушкинскими записями народных сказок; сказка о Кощее станет закваской свежего посвящения к “Руслану и Людмиле”. Тут воздействие Арины Родионовны неоценимо.

Записывает Пушкин и песни; причем, по версии поэта и пушкинолюба Валентина Берестова, одна из них занесена в тетрадь позднее и с большой степенью вероятности была на самом деле стилизацией, которую Пушкин сочинил в трагическом 1836-м:

Как за церковью, за немецкою,

Добрый молодец богу молится:

Как не дай Боже хорошу жену, —

Хорошу жену в честный пир зовут,

Меня молодца не примолвили.

Мою жену – в новы саночки,

Меня молодца – на запяточки.

Мою жену – на широкий двор,

Меня молодца – за вороточки.

Кстати о “немецком” – согласно семейной легенде, няня после отъезда поэта первым делом уничтожила запасы “немецкого” сыра, запах которого терпела только ради Пушкина.

Повторим. Мы слишком мало знаем об Арине Родионовне перед лицеем, чтобы выносить какие-то суждения, но в Михайловском она сыграла роль, сравнимую с той, какая выпала на долю его литературно-политических “нянь”: Тургенева, Чаадаева, Раевского, а также Карамзина, Жуковского и Вяземского. Подарила ему новый взгляд на жизнь, несколько важных сюжетов и превратила фольклорный “чужой язык” в своеродный. Пушкин далеко ушел от оды “Вольность” и послания “Любви, надежды, тихой славы…”, но они остались с ним и в нем. Так и со сказками Арины Родионовны: он будет двигаться дальше, но они (и она) останутся с ним навсегда, хотя обстоятельства разлучат Арину с верным слушателем на переломе от лета к осени 1826-го. Будут еще мимолетные встречи, но, по сути, они расстались навсегда.

На излете 1826-го Пушкин напишет Вяземскому: “Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни – ей богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеянности и пр<очее>. Няня моя уморительна. Вообрази, что 70-ти лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитвы, вероятно, сочиненной при царе Иване. Теперь у ней попы дерут молебен и мешают мне заниматься делом”.

А 30 января 1827 года она продиктует письмо:

Милостивой государь Александра, Сергеевичь имею честь поздравить вас с прошедшим, новым годом из новым, сщастием;: …а я вас уведоммляю, что я была в Петербурге: й об вас нихто – неможит знать где вы находитесь йтвоие родйтели, овас соболезнуют что вы к ним неприедите… присем любезнной друг яцалую ваши ручьки с позволений вашего съто раз и желаю вам то чего йвы желаете йприбуду к вам с искренным почтением

Аринна Родивоновнна.

13. Флирт, влюбленность, любовь

Пушкин, высланный в Михайловское, переоткрыл для себя не только слабовольного отца и волевую “добрую старушку”, но и соседок из села Тригорское, во главе с сорокалетней вдовой Прасковьей Осиповой. С ней и ее детьми он был уже знаком, сейчас общение возобновилось. Семейство было ни богатое, ни бедное, как тогда говорили – достаточное. Не заумные, не простоватые, не слишком вольные и не смиренные, тригорские барышни составляли Пушкину отличную компанию (и понапрасну надеялись на предложение руки и сердца). Поджигали сахарную голову, пропитанную ромом, любовались синеватым пламенем, пили жженку, резались в карты. Пушкин ухаживал за падчерицей Осиповой Александрой (Алиной) – ей посвящено “Признание”, образцовый пример легковесного флирта:

Я вас люблю – хоть я бешусь,

Хоть это труд и стыд напрасный,

И в этой глупости несчастной

У ваших ног я признаюсь! <..>

Алина! сжальтесь надо мною.

Не смею требовать любви:

Быть может, за грехи мои,

Мой ангел, я любви не стою!

Но притворитесь! Этот взгляд

Все может выразить так чудно!

Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!

В стихотворении “Я вас любил…” внутренний протест противоречит словам примирения; “Признание”, наоборот, формально говорит о любви, а на самом деле об отсутствующем чувстве.

Он мерился талией с Евпраксией, дочерью Прасковьи от первого брака, и сообщал брату Льву: “тальи наши нашлись одинаковы. След. из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины”. Позже Евпраксия, Зизи, выйдет замуж и ужасно располнеет. Безответно влюбится в Пушкина старшая дочь Осиповой Анна; она останется старой девой.

Сын Прасковьи Александровны от первого брака Алексей Николаевич Вульф, живший в Дерпте, но наезжавший в Тригорское, вел дневник, забавный документ истории обыденного эроса, одинаково далекий от записной морали и деревенской порнографии Баркова; здесь нет ни запредельной откровенности, ни обманчивой эстетизации “объекта”. Такой дневник не мог вести ни гений, ни злодей, а только образцово средний человек, чуть выше обывателя и много ниже Пушкина. Не “брат родной по музе, по судьбам”, не друг, не конфидент, а именно приятель.

Вот пример любовной записи – о жене пушкинского друга Софье Дельвиг и о Лизе Полторацкой, племяннице Прасковьи Александровны и сестре Анны Петровны Керн. “Рассудив, что… связь с женщиною гораздо выгоднее, нежели с девушкою, решился я ее [Софью Дельвиг] предпочесть, тем более, что, не начав с нею пустыми нежностями, я должен был надеяться скоро дойти до сущного. <..> Но неожиданно все расстроилось. <..> Разлученный… с предметом моего почитания… не нашел я никого другого, кроме Лизы, кем можно бы было с успехом заняться. <..> Напрасно я искал в душе упоения! одна чувственность говорила. – …я провел ее постепенно через все наслаждения чувственности, которые только представляются роскошному воображению, однако, не касаяся девственности. Это было в моей власти, и надобно было всю холодность моего рассудка, чтобы в пылу восторгов не переступить границу, – ибо она сама кажется желала быть совершенно моею, и, вопреки моим уверениям, считала себя такою”.

Также в дневнике упоминается Анна Петровна Керн – кузина Вульфа. Выданная в шестнадцать лет замуж за пятидесятидвухлетнего Ермолая Керна, она открыто признавалась в ненависти к мужу. Привлекательность, умеренная пышность форм, игривый характер и отсутствие строгости превратили Анну Петровну в доступный предмет поклонения. Пушкин не смог удержаться, когда двадцатипятилетняя жена пожилого генерала приехала в Тригорское к тетке и двоюродным сестрам (1825). Случился бурный скоротечный роман; урывками они встречались и позже.

Общеизвестны пушкинские образы (назовем их так), к ней примененные по разным поводам: “гений чистой красоты”, “вавилонская блудница”, “у мадам