Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

гёттингенской». Сначала дичился и говорил мало, но под конец прогулки читал из Гейне и, прощаясь, торжественно заявил, что «такой женщины, как я, он еще никогда не встречал…».

23 мая

Herrmannsen попросил позволения бывать у меня, в восторге от того, что я как-то зашла к нему в его комнату на rue des Feuillantines. Немедленно вытащил свой альбом, показал портреты всех родных, всех барышень, в которых был влюблен…

Я в двадцать два года была куда серьезнее его… Оттого что я внимательно выслушала все его признания относительно прошлого, все мечтания о будущем – он пришел в восторженное настроение и чуть не клялся в преданности до… самой смерти, в том, что оказать мне какую-либо услугу – составит величайшее счастье его жизни. Это меня рассмешило.

– Ну а если я поймаю вас на слове – и действительно пошлю с поручением? – спросила я.

– Я даже буду просить вас об этом! – пылко воскликнул юноша.

– Хорошо. Я сейчас напишу письмо, а завтра рано утром вы пойдете в госпиталь Бусико, спросите monsieur Lencelet и подождете ответа.

И я внутренне смеялась от души. Забавно было видеть, как он весь насторожился при слове «monsieur», как явное огорчение отразилось на его лице. Пришлось для его успокоения объяснить, что посылаю его к интерну за нужными мне книгами, а посылать письмо по почте – долго ждать ответа, так удобнее, он скорее принесет.

По мере того как я объясняла, лицо его прояснялось, и наконец – вполне убежденный, что «ничего тут нет», – он с тем же восторгом принес мне бумагу, перо, чернила и конверт, и я наскоро написала записку…

24 мая, пятница

В одиннадцать часов утра Herrmannsen стучался в мою дверь.

– Войдите.

Он вошел сияющий. Я знала, что ему доставит удовольствие подробно рассказать об исполненном поручении, – а мне – выслушать. Недаром немцы – народ обстоятельный. Он начал с того, как нашел конку, как сначала перепутал и не на ту попал, и потом догадался, пересел на другую и т. д. Наконец, как пришел в Бусико, как его впустили, как он долго ждал в павильоне. «И вот он вышел. Я ему передал ваше письмо, он взял, прочел, спросил, как вы себя чувствуете, я сказал, что не знаю, – и потом куда-то ушел и принес ответ. Вот».

И Германсен достал из бокового кармана своего сюртука вчетверо сложенный желтый листок, на котором было напечатано «Бесплатные консультации», – там наскоро, его рукою были написаны две строчки: «Приходите сегодня вечером после ужина. С уважением, Ленселе».

– Но вы знаете, мадемуазель, – прибавил честный немец, – он очень красивый молодой человек, и очень серьезный.

Так он красив? А ведь в самом деле, я еще до сих пор не успела рассмотреть его лицо.

И так же добросовестно ответила немцу:

– Нет, мсье, не знаю: каждый раз при встрече с ним я так сильно нервничала, что была не в силах поднять глаза. – И я от всей души благодарила милого юношу.

В восемь часов я одевалась, чтобы ехать в Бусико. Наступающее лето заставило расстаться с траурным платьем, и вместо черного корсажа я купила несколько белых. Большая белая шляпа à la Bergère… Впервые в жизни я одевалась с удовольствием: зеркало отражало прелестную молодую женщину, которая счастливо улыбалась мне.

Мне казалось, что электрический трамвай идет медленно… и еще пришлось ждать бесконечные десять минут у вокзала Montparnasse, так как трамвай St.-Germain des Près Vanves оказался переполненным…

Вот наконец – rue Lecourbe… а там немного дальше Бусико… Опять неизбежный вопрос консьержи:

– Куда вы, мадемуазель?

– К мсье Ленселе.

– Первый этаж направо.

Перед тем как позвонить, я посмотрела на маленькую аспидную доску, на рамке которой черными буквами напечатано – «interne de garde», а на доске мелом написано было Lencelet.

Так вот отчего он бывает здесь по пятницам! значит, это его дежурство.

Я позвонила. Горничная отворила дверь.

– Мсье Ленселе просит вас подождать здесь, – сказала она, вводя меня в библиотеку.

Дверь соседней комнаты тотчас же отворилась, и из нее вышел Lencelet.

– Добрый день, мадемуазель… прошу вас подождать в моей комнате… Мы сейчас обедаем…

– Конечно.

Мы прошли в его комнату. Он зажег электричество. Окно было открыто, и поток майского воздуха лился в комнату.

– Извините, что я вас оставляю. Вы, конечно, читаете по-немецки? – спросил он, подавая «Frau Sorge» Зудермана.

– Да.

– Так вот, почитайте пока, а если хотите – вот и медицинские книги. Я скоро вернусь.

И он быстро ушел.

Оставшись одна, я с любопытством осмотрелась. Дверца зеркального шкафа была приотворена. Я заглянула туда: толстые книги в красивых переплетах стоят там… Ни вещей, ни платья – ничего! как странно… Туалетный стол – пустой. Чем больше вглядывалась я в обстановку комнаты, тем более она производила впечатление чего-то двойственного – точно она служила каким-то временным пребыванием. Письменный стол был буквально завален книгами на французском и немецком языках с массою рисунков… среди них валялась пачка запыленных визитных карточек. Я взяла и прочла: «Е. Lencelet. Interne en médecine des hôpitaux. 5, rue Brézin».

Так вот оно что! Значит, он живет не здесь, а где-то в городе.

Ящик письменного стола был не вполне задвинут: в нем лежала масса всяких бумажек, писем…

Я плотно задвинула ящик и рассеянно перелистывала толстый медицинский том. Из книги выпала закладка – узенький клочок бумаги, вырванный из тетради – как мне сначала показалось.

Я подняла его, чтобы вложить обратно на место, и вдруг нечаянно прочла: «…не застал дома…»

Письмо от женщины, – а-а!

И только тут заметила, что клочок бумаги был элегантной голубой узенькой карточкой с золотым обрезом, такой узкой и длинной формы, какой я еще не видала.

Так вот как…

Я вертела в руке бумажку. Взглянула еще раз… какой неразборчивый почерк! только и видно, что «pas trouvée chez moi», должно быть, извинение, что не застал ее дома. Вверху стояло число: 2 Février 1900…

Мне стало стыдно, что я нечаянно прочла хоть одну фразу из чужого письма. Но черт бы побрал эти модные бумажки, похожие скорее на клочки, чем на письма. Знай я, что это письмо, – никогда бы в руки не взяла. Хорош тоже и он – употребляет женские письма на закладки своих книг…

Я села у стола и взяла «Frau Sorge».

Как хорошо в этой уютной, светлой комнате! Уже одно то, что я в ней была, действовало на меня успокоительно. Я читала «Frau Sorge»; уже давно, и знаю, что в конце есть прелестная сказка. Но не успела начать ее, как вернулся Ленселе.

– Много прочли? Прошу