Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

Я подумала, что он мог бы и поторопиться, но часы обеда и завтрака священны для каждого француза, и сократить их нельзя. И из вежливости, вслух отвечала:

– Ничего страшного, мсье… Я скоро уйду…

– О, нет, я сейчас свободен, вы можете оставаться до десяти часов… Я обещал вам книгу, сейчас я ее вам дам.

Он вернулся через несколько минут с толстым томом.

– Я был в большом затруднении, у нас в библиотеке нет таких книг, – и притом я не знаю, в чем дело.

– Да я и сама не знаю. Воспитатель брата наотрез отказался сказать, чем был болен брат…

– Удивляюсь. Отчего он не мог сказать? вот предрассудки-то! – говорил он и сел напротив, перелистывая книгу. – Видите ли, я не знаю, вряд ли эта книга будет вам полезна. Вы ничего не поймете.

– О, нет, нет – пойму! ведь понимают же медички, – живо возразила я.

– Как хотите. Вот тут говорится о болезнях мужских половых органов, о влиянии этих заболеваний на нервную систему…

Он говорил, а я смотрела на него. Свет лампы ярко освещал его голову. Тонкие, правильные черты лица. Темные, изящные брови казались почти черными, и голубые глаза с длинными пушистыми ресницами смотрели серьезно и внимательно сквозь стекла пенсне. Черная бархатная шапочка интерна очень шла к нему. Это была красивая, изящная голова, какой я еще никогда не видала…

Я слушала и смотрела и переживала чудные минуты…

Человек, который сделал мне столько добра, – так хорош, так симпатичен… в эту минуту он мне казался совершенством, в котором так гармонично сливались красота души с красотой внешней; и это сознание доставляло такое глубокое, такое невыразимое наслаждение, что все существо мое, казалось, жило какою-то новою жизнью…

Да, немец был прав…

– Но вряд ли это даст вам что-нибудь. К тому же, если бы вы даже и узнали кое-что из этой книги, – все равно вы теперь от него далеко, все равно не можете ничего сделать. Сосредоточьте лучше свое внимание на том, что сейчас непосредственно важно для вас самих. Помните, что у вас впереди есть цель, которую вы должны достигнуть… Занимайтесь, готовьтесь к экзамену…

– Но я так устала… мне кажется, что я совершенно ни к чему не способна – памяти нет.

– Это вам только так кажется. Вы просто на время потеряли волю, а память восстановится опять, за это нечего бояться. Поддерживать в самой себе упадок духа, уныние – совершенно бесполезно, это убивает вас. Вы должны овладеть собой; помните, что вы – человек интеллигентный, что ваша работа может быть полезной для женщин.

Говори он так целую вечность – я все слушала бы… Слова его поддерживали, оживляли меня…

И я вспомнила его совет выйти замуж, и как в Москве представился случай, – и мне захотелось рассказать ему об этом.

– С вашей стороны вполне естественно было уехать, если молодой человек вам не нравился. Выходить замуж нужно не иначе, как по взаимной любви или симпатии!!

– По любви! Но я знаю, что такое любовь! Читали вы Шопенгауэра в «Мире как воля и представление», главу «Метафизика половой любви»?

– Да.

– Ну так вот, там верное представление о любви… Вот что это такое, как я смотрю на нее – это мираж, обман и больше ничего, – сказала я с отчаянием, чувствуя, как вновь зашевелились в душе ужасные воспоминания о браке сестры…

– Если так… – примирительно возразил он.

Мне захотелось узнать, как он смотрит на брак.

– И потом – замужество! С человеком, который вдоволь пользовался молодостью; с таким еще рискуешь быть обманутой… А я этого не допускаю в браке…

– Я также.

– Выйдя замуж по вашим законам – женщина окончательно теряет права над своей личностью. Ее имущество принадлежит мужу. Это возмутительно, это несправедливо!

– А я нахожу, что вполне справедливо. Деньги заработаны не женщиной, – ее приданое дает ей отец – значит естественно, что она и не может ими распоряжаться, а муж.

Мне стало больно… Зачем он так говорит?

Я не выдержала и с упреком возразила:

– И не стыдно вам так рассуждать? Да разве можно насильно учреждать опеку над взрослым человеком? Вам важен не факт происхождения состояния, а в данном случае способность распоряжаться им. Неужели женщина, раз она замужем, должна быть на положении ребенка? У нас в России на этот счет гораздо справедливее: имущества мужа и жены раздельны…

– Я не знаю, как у вас, в России… но наша, французская женщина в среднем – стоит неизмеримо ниже мужчины… и она в настоящее время не может еще требовать правоспособности в браке. Посмотрите на наши лицеи – они пусты, туда отдают дочерей только чиновники.

О, зачем он так говорит! Ведь это же грубо, несправедливо, – узко, эгоистично.

И главное – он так говорит!

Но стрелка показывала без четверти десять. Надо было уходить. А он, очевидно, и не заметил, какое впечатление произвели на меня его слова. И, провожая до дверей, говорил:

– Все мы страдаем, более или менее… И единственное утешение – это делать добро. Творите добро, облегчайте страдания… Знаете ли, я пожил среди людей всех слоев общества, слышал самые разные мнения… и я стал ярым скептиком. Все повторяется в этом мире. И люди здесь – они всего лишь пыль!

Противоречит, подумала я. Если люди на земле – прах – то к чему же им делать добро?

– Но в таком случае жизнь теряет всякий смысл! – воскликнула я.

– А в чем ее смысл? – насмешливо-грустно спросил он.

– В том, чтобы идти к прогрессу… Цель жизни – добро…

– Как знать, что есть добро?

– Добро – это справедливость, – убежденно ответила я.

– Добро в утешении страждущих… – поддерживать своего ближнего – вот наша задача. А сами мы, люди, – слишком ничтожны… Не более чем пыль…

Мы стояли на крыльце. Теплая майская ночь спустилась над Парижем, и в ее тишине, среди наступившего безмолвия ночи, как-то особенно безотрадно прозвучали слова молодого скептика, точно подавляемого тяжестью собственного убеждения, что он – прах на земле…

Я опустила голову… и задумалась…

– Мне нужно идти, мадемуазель, – тихо сказал он.

– В самом деле! Извините, я вас задерживаю.

И, простившись с ним, потихоньку пошла по тротуару, не зная, на какой трамвай сесть. Было темно, и я забыла направление. На углу стояла группа в ожидании трамвая. Я присоединилась к ней.

Вскоре господин в пенсне и в цилиндре подошел ко мне.

– Добрый вечер, мадемуазель… Вы здесь дожидаетесь трамвая?

Это был он, уже переодетый. Я подумала: очевидно, он носит цилиндр, потому что знает, как это к нему идет.

– Я узнал вас по