Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

чем до времени, когда это лицо еще не полюбили. При мало-мальски эффективных вытеснениях или при пренебрежении чувственными устремлениями возникает заблуждение, что за свои духовные достоинства объект любим и чувственно, тогда как скорее наоборот – лишь чувственное расположение наделило его ими.

Стремление, которое в этом случае искажает оценку, – это склонность к идеализации. Но благодаря ей нам легче ориентироваться и мы видим, что с объектом обращаются как с собственным «Я», что, стало быть, при влюбленности бóльшая часть нарциссического либидо перемещается на объект. При некоторых формах любовного предпочтения бросается в глаза, что его объект заменяет собственный, никогда не достижимый «Идеал Я». Его любят за совершенства, которых жаждали для своего «Я» и которые таким окольным путем хотели бы добыть для удовлетворения своего нарциссизма.

Если сексуальная переоценка и влюбленность продолжают повышаться, то толкование ситуации становится еще более очевидным. Стремления, требующие прямого сексуального удовлетворения, теперь могут быть полностью оттеснены, как обычно и бывает, например в случае романтической любви юноши; «Я» становится менее требовательным и скромным, а объект более великолепным и ценным, в конце концов удается овладеть себялюбием «Я» в целом, так что становится естественным его самопожертвование. Объект, так сказать, поглотил «Я». Черты смирения, ограничение нарциссизма, принижение себя присутствуют во всякой влюбленности; в крайних случаях они лишь усиливаются, и в результате отступления чувственных притязаний господствуют только они.

Это особенно часто случается при несчастной, безнадежной любви, так как каждое сексуальное удовлетворение все же несколько снижает сексуальную переоценку. Одновременно с этой «самоотдачей» «Я» объекту, которая совсем не отличается от возвышенной самоотдачи абстрактной идее, функции, отведенные «Идеалу Я», полностью прекращаются. Замолкает критика со стороны этой инстанции; все, что объект делает и требует, – правильно и безупречно. Совесть не касается всего того, что совершается во благо объекта; в любовном ослеплении без всякого сожаления становятся преступниками. Всю ситуацию можно исчерпывающе резюмировать в формуле: избранный объект занял место «Идеала Я».

Теперь можно легко описать разницу между идентифицированием и влюбленностью в ее высших формах, которые называют ослеплением, любовной зависимостью. В первом случае «Я» обогатилось качествами объекта, оно, по выражению Ференци, объект «интроецировало»; во втором случае – оскудело, посвятило себя объекту, заменило последним свою важнейшую составную часть. Между тем при ближайшем рассмотрении скоро становится заметным, что такое представление ошибочно вводит противоположности, которых на самом деле нет. Психоэкономически дело не в обеднении или в обогащении – даже крайнюю влюбленность можно описать как состояние, при котором «Я» интроецировало объект. Возможно, другое различие быстрее раскроет нам суть явления. В случае идентификации объект утрачивается или от него отказываются; затем он снова воссоздается в «Я», причем то частично меняется по образцу утраченного объекта. Во втором случае объект сохранен и имеет место «сверхсосредоточенность» на нем со стороны «Я» и за его счет. Но и это сомнительно. Разве установлено, что идентифицирование предполагает отказ от сосредоточенности на объекте, разве она не может существовать при сохранении объекта? И прежде чем пуститься в обсуждение этого щекотливого вопроса, у нас уже может забрезжить понимание, что сущность такого положения вещей содержится в другой альтернативе, а именно: не становится ли объект на место «Я» или «Идеала Я»?

От влюбленности явно несколько шагов до гипноза. Сходство того и другого очевидно. То же смиренное подчинение, уступчивость, отсутствие критики как в отношении гипнотизера, так и в отношении любимого объекта. То же понижение собственной инициативы, – несомненно, гипнотизер занял место «Идеала Я». При гипнозе все отношения становятся только более отчетливыми и интенсивными, так что было бы целесообразнее толковать влюбленность через посредство гипноза, а не наоборот. Гипнотизер – это единственный объект; помимо него, никого другого не принимают в расчет. Тот факт, что «Я», как во сне, переживает то, чего требует и что утверждает гипнотизер, напоминает нам о том, что среди функций «Идеала Я» мы забыли упомянуть о проведении проверки на реальность[486]. Неудивительно, что «Я» считает восприятие реальным, когда психическая инстанция, обычно ведающая проверкой на реальность, высказывается соответствующим образом. Полное отсутствие стремлений с незаторможенными сексуальными целями еще более способствует исключительной чистоте явлений. Гипнотическая связь – это неограниченная влюбленная самоотдача, исключающая сексуальное удовлетворение, тогда как при влюбленности последнее оттеснено лишь временно и остается на заднем плане в качестве более поздней возможной цели.

Однако, с другой стороны, мы вправе сказать, что гипнотическая связь – если можно так выразиться – представляет собой разновидность массы из двух лиц. Гипноз – неподходящий объект для сравнения с массой, так как он, скорее всего, ей идентичен. Из сложной структуры массы он изолирует один элемент – поведение омассовленного индивида по отношению к вождю. Этим ограничением численности гипноз отличается от массы, а отсутствием прямых сексуальных стремлений – от влюбленности. Он, таким образом, занимает между ними промежуточное положение.

Интересно отметить, что именно отстраненные от цели сексуальные стремления устанавливают между людьми весьма прочные связи. Но это легко объяснимо тем, что они не способны к полному удовлетворению, тогда как незаторможенные сексуальные стремления чрезвычайно ослабевают при каждом достижении своей цели. Чувственная любовь обречена на угасание; если она удовлетворяется, чтобы иметь возможность продолжаться, она с самого начала должна быть смешана с чисто нежными, то есть с отстраненными от цели, компонентами или же обязана такую трансформацию испытать.

Гипноз прекрасно разрешил бы загадку либидинозной структуры массы, если бы сам не содержал черт, до сих пор не поддающихся рациональному объяснению, вроде влюбленности с исключением прямых сексуальных стремлений. Многое еще в нем следует признать непонятным, мистическим. Он содержит примесь парализации, вытекающей из отношения могущественного к бессильному, беспомощному, что примерно соответствует гипнотическому ужасу животных. Способ, которым он достигается, и его взаимоотношение со сном неясны, а загадочный подбор лиц, пригодных для гипноза, тогда как другие ему совершенно не поддаются, указывает на присутствие еще одного неизвестного, действующего в нем фактора, который, может быть, и создает при гипнозе возможность чистоты либидинозных установок. Заслуживает внимания и то, что даже при полной податливости внушению моральная совесть загипнотизированного может оставаться прочной. Но это, видимо, зависит от того, что при гипнозе, в том виде, как его обычно практикуют, вероятно, сохранилось знание того, что речь идет только об игре, о ложном воспроизведении иной, гораздо более важной для жизни ситуации.

Благодаря проведенному анализу мы вполне готовы предложить формулу либидинозной конституции массы. По крайней мере такой, какую мы до сих пор рассматривали, то есть имеющую вождя и не приобретшую вторично, путем предельной «организованности», качеств индивида. Такую первичную массу составляет некое число лиц, сделавших своим «Идеалом Я» один и