Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

рабочей пчелы царицу. В таком случае можно себе представить лишь одно: праотец препятствовал удовлетворению прямых сексуальных потребностей сыновей, принуждал их к воздержанию и, следовательно, к эмоциональным связям с ним и друг с другом, которые могли вырастать из стремлений с заторможенной сексуальной целью. Он, так сказать, вынуждал их к массовой психологии. Его сексуальная ревность и нетерпимость стали в конце концов причиной массовой психологии[494].

Тому, кто становился его наследником, предоставлялась также возможность сексуального удовлетворения и выхода тем самым за пределы массовой психологии. Фиксация либидо на женщине, возможность безотлагательного удовлетворения и накапливания энергии положили конец важности отклонившихся от цели сексуальных стремлений и допускали нарастание нарциссизма до все большего уровня. К этой взаимосвязи любви и формирования характера мы вернемся в дополнительной главе.

Как нечто особо поучительное отметим еще отношение устройства первобытной орды к организации, посредством которой – отвлекаясь от средств принуждения – сплачивается искусственная масса. На примере войска и Церкви мы видели, что этим средством является иллюзия, будто вождь любит каждого равно и справедливо. Это-то и есть идеалистическая переработка условий первобытной орды, в которой все сыновья знали, что их одинаково преследует отец, и они одинаково его боялись. Уже следующая форма человеческой социальности, тотемистический клан, имеет предпосылкой это преобразование, на котором построены все социальные обязанности. Неистощимая сила семьи как естественной формы массы основана на том, что в ее случае эта необходимая предпосылка равной любви отца действительно могла быть оправданна.

Но мы ожидаем еще большего от сведéния массы к первобытной орде. В массе же это должно нам еще глубже объяснить то непонятное, таинственное, что скрыто за загадочными словами «гипноз» и «внушение». И мне думается, это возможно. Вспомним, что гипнозу присуще нечто прямо-таки жуткое само по себе; характер же этой жути указывает на что-то старое, нам хорошо знакомое, что подверглось вытеснению[495]. Вспомним, как наступает гипнотическое состояние. Гипнотизер утверждает, что владеет таинственной силой, похищающей у субъекта волю, или же, что то же самое, субъект считает таковым гипнотизера. Эта таинственная сила – в обиходе еще часто называемая животным магнетизмом, – наверное, та же, которая у примитивных народов считается источником табу, та же, что исходит от королей и предводителей и делает приближение к ним опасным (Маnа). Гипнотизер этой силой якобы обладает, а как он ее проявляет? Требуя смотреть себе в глаза, он обычно гипнотизирует взглядом. Но ведь как раз для первобытного человека взгляд вождя опасен и невыносим, как впоследствии взгляд божества для смертного. Еще Моисей должен был выступить в качестве посредника между своим народом и Иеговой, ибо народ не выдержал бы созерцания лика Божьего, а когда Моисей возвратился после встречи с Богом, лицо его сияло, часть Маnа перешла на него, как это и происходило у посредника первобытных народов[496].

Гипноз, правда, можно вызывать и другими путями, что вводит в заблуждение и дает повод к неудовлетворительным физиологическим теориям; гипноз, например, может быть вызван фиксацией на блестящем предмете или выслушиванием монотонных звуков. На самом деле эти приемы призваны лишь отвлекать и приковывать осознанное внимание. Возникает ситуация, словно гипнотизер говорит гипнотизируемому: «Теперь занимайтесь исключительно моей особой, остальной мир совершенно неинтересен». Было бы, конечно, технически нецелесообразно, если бы гипнотизер произносил подобные слова: именно это оторвало бы субъекта от его бессознательной установки и возбудило бы его осознанное сопротивление. Но тогда как гипнотизер избегает направлять сознательное мышление субъекта на свои намерения, а подопытное лицо погружается в состояние, при котором мир должен казаться ему неинтересным, происходит то, что он бессознательно концентрирует все свое внимание на гипнотизере, устанавливает с ним контакт и готовность к переносу. Косвенные методы гипнотизирования, подобно некоторым техникам остроумия, направлены, стало быть, на достижение определенного размещения психической энергии, которое помешало бы ходу бессознательного процесса и привело бы в конечном счете к той же цели, что и прямые воздействия при помощи пристального взгляда или поглаживания[497].

Ференци правильно догадался, что гипнотизер, приказывая заснуть, как это часто делается при введении в гипноз, занимает место родителей. Он думает, что следует различать два вида гипноза: вкрадчиво-успокаивающий, относимый им к материнскому прототипу, и угрожающий, относимый к прототипу отцовскому[498]. Но ведь приказание заснуть означает при гипнозе не что иное, как приказ отключиться от всякого интереса к миру и сосредоточиться на личности гипнотизера, так это индивид и понимает, потому что в этом отвлечении интереса от окружающего мира заключена психическая характеристика сна и на ней основано его родство с гипнотическим состоянием.

Таким образом, гипнотизер, применяя свои методы, пробуждает у субъекта часть его архаического наследия, готовую сотрудничать с родителями; что касается отца, то в индивиде снова оживало представление о всемогущей и опасной личности, по отношению к которой можно занять только пассивно-мазохистскую позицию, ей необходимо отдать свою волю, оставаться с ней наедине, «попасться ей на глаза» казалось рискованным делом. Только так мы можем, например, представить себе отношение отдельного человека первобытной орды к праотцу. Как нам известно на основании других реакций, индивид сохранил в различной степени способность к оживлению весьма давних ситуаций. Однако сознание, что гипноз является всего лишь игрой, обманчивым обновлением древних впечатлений, может все же сохраниться и повлечь за собою сопротивление против слишком серьезных последствий потери воли под гипнозом.

Зловещий, принудительный характер массы, проявляющийся в явлениях внушения, можно, стало быть, по праву объяснить ее происхождением от первобытной орды. Вождь массы – все еще праотец, к которому все преисполнены страха, а масса все еще хочет, чтобы ею управляла неограниченная власть, она страстно жаждет авторитета, по выражению Лебона, «взыскует подчинения». Праотец – идеал массы, который вместо «Идеала Я» владеет «Я». Гипноз справедливо назвать «массой из двух»; внушение же остается только определить как убеждение, основанное не на восприятии и мыслительной работе, а на эротической привязанности[499].

XI. Одна ступень в «Я»

Если рассматривать жизнь отдельного нашего современника, пользуясь дополняющими друг друга описаниями массовой психологии, то ввиду обнаруженного здесь множества осложнений можно испугаться и не решиться на обобщающий обзор. Каждый человек является составной частью многих масс, с разных сторон связанный идентифицированием и создавший свой «Идеал Я» в соответствии с самыми различными образцами. Таким образом, каждый индивид – участник многих массовых душ – своей расы, сословия, церковной общины, государственности и т. д., кроме этого, он может подняться до частичной самостоятельности и оригинальности. Эти постоянные и прочные формы массы со своим равномерно продолжающимся воздействием меньше бросаются в глаза, чем наскоро образовавшиеся