По волчьим тропам - Макар Трофимович Последович

нам впоследствии очень пригодится, А пока будем внимательно следить за развитием событий на Волчьей гряде и вокруг нее. Каждую минуту мы должны быть готовы к любой неожиданности со стороны этого «спадара».

— Мне хочется теперь лишь одного, Данила Николаевич, — проговорил Зоров. — Скорее доставить Филистовича в следственные органы. Доказательств его враждебной, антинародной деятельности предостаточно! Зачем тянуть? Я хорошо представляю, как должен теперь сдерживать себя наш Василь! Один неосторожный шаг… Передайте ему, чтоб подготовился к ликвидации «войска» и его командующего…

— Когда наступит время, он должен сам нас предупредить, — подходя к окну в сад, ответил Данила Николаевич. — Я вот глянул на ваши антоновки и подумал: разве будете вы их срывать зелеными, недозрелыми? Так и в каждом деле…

С виду спокойный и сдержанный, Данила Николаевич в душе волновался не меньше майора. Иногда ему казалось, что Русакович затягивает свою «командировку», что действительно уже можно было бы кончать с Волчьей грядой. В районе начали поговаривать о появлении банды. Однажды ночью вооруженные обрезами неизвестные грабители совершили налет на двух финагентов и отняли у них около шести тысяч рублей. Через день после этого случая Русакович сообщил, что финагентов ограбили Черный Фомка и Тхорик под руководством Филистовича. Они, видимо, рассчитывали на бо́льшую сумму и поэтому были очень разочарованы. Кроме того, Русакович писал, что Слуцкий через кого-то отправил шифрованное письмо в Париж, однако кому оно адресовано и от чьего имени — не выяснено.

Еще через два дня Каленик получил срочную записку: «Чечетка» собирается выехать в Гродно и расспрашивает, нет ли у кого из его вояк там надежных знакомых, чтобы у них остановиться. Что делать?»

Вопрос Русаковича был понятен Каленику. Недалеко от Гродно проходит линия государственной границы Советской Белоруссии. Не думает ли этот «спадар» безнаказанно прошмыгнуть через нее? Бывают дела, которые трудно решить одному. Полковник попросил майора Зорова немедленно вызвать по телефону Минск и соединить его с генералом.

— А разве у вас действительно нет там хороших знакомых? — выслушав Каленика, весело спросил генерал. — Только заранее, Данила Николаевич, предупреди, чтоб там как следует подготовились к приему «дорогого гостя». И, конечно, позаботься, чтоб он не скучал один в дороге. Ну, я думаю, вы сами понимаете…

Прием в Гродно пришелся по душе «спадару» Слуцкому. Остановился он в двухэтажном домике недалеко от вокзала. Хозяйка, приветливая и внимательная женщина, без конца тараторила о делах на тонкосуконном комбинате, где работала ткачихой. Она охотно выполняла разные поручения и, когда гость немножко приболел желудком, что с ним нередко случалось, сама вызвалась сбегать в аптеку за лекарствами… Расстались они недели через полторы на вокзале.

А через несколько дней после возвращения «спадара» из Гродно полковник Каленик получил с Волчьей гряды тревожный сигнал.

Банда готовила покушение на председателя колхоза Орлюка.

Наступил, наконец, решающий момент.

ВОЛЧЬИ КЛЫКИ

Первые дни после того, как Слуцкий в сопровождении Борисовского отбыл в Гродно, на Волчьей гряде все шло по-прежнему. По одному или вдвоем бывшие полицаи время от времени выходили понаблюдать за деревней, остальные оставались на базе. Они должны были в случае опасности быстро спрятать все, что могло навести посторонних людей на их след.

Суконка все время думал только об одном — о еде. С неделю перед этим он чувствовал себя неплохо. Филистович вместе с Черным Фомкой и Тропашкой ходил ночью к своему дядьке, чтобы договориться относительно помощи «войску». Жибурт не захотел и слушать об этом. Не открывая двери, он беседовал с племянником через окно, готовый в любую минуту захлопнуть и его перед ночным гостем. В отместку за такое непочтительное отношение к уполномоченному и члену Рады бэнээр Филистович приказал своим ратникам забраться в сарай родича и выбрать там самую большую овцу, пока сам он будет просить, чтобы дядька подал ему воды…

Овца была котная, — видимо, хозяин оставлял ее на племя. Но у Суконки так урчало и ревело в животе, что он вовсе не думал об этом. Обгрызая и обсасывая кости, он так чмокал и шлепал толстыми, широкими губами, что не выдерживал даже Черный Фомка.

— Гляди, подавишься, — ядовито замечал он. — Врачей тут у нас нет. Оркестра — тоже… чтоб хоронить с музыкой.

— Как бы тебя самого раньше не похоронили, — огрызался Суконка. — Завидно, что у меня хороший аппетит?

«Ратники» оглянуться не успели, как от украденной овцы не осталось и следа. Почти одновременно вышли запасы картофеля.

Рано утром, когда все еще спали, Суконка проснулся от нестерпимого голода. Ощупав чужие мешки и не найдя в них ничего, чем можно было бы поживиться, Суконка совсем загрустил. От его громких вздохов проснулся на своей постели из еловых веток Черный Фомка. Он откинул шинель, приподнял голову, посмотрел на Суконку и приказал:

— Разбуди Тхорика. Сходите за картошкой, пока люди на поле не вышли.

Картошку полицаи рыли на колхозном поле поздним вечером или на рассвете. Сегодня они немного проспали, пользуясь отсутствием своего «командующего». Суконка растормошил Тхорика. Они взяли по мешку и, хлопая широкими голенищами резиновых сапог, двинулись через болото к картофельному полю. Большая часть картофеля была уже выкопана и свезена в хранилище. Метрах в трехстах от болота колхозники сложили три бурта, вероятно, на семена, из которых один был только прикрыт соломой. Боясь засветло идти к бурту, Суконка и Тхорик забрались в борозды и, вырывая ботву, начали руками выгребать клубни из влажной и холодноватой земли. Тут их и застал председатель колхоза Орлюк, проходивший с охотничьим ружьем вдоль болота.

Первым заметил Орлюка Тхорик. Шикнув на Суконку, он вытряс из мешка картошку и бросился в кусты. Суконка, забыв со страху о своем мешке, бросился вслед за ним.

— Стой, стрелять буду! — услышал он за своей спиной властный голос.

Предупредительный выстрел показался Суконке громом. Потемнело в глазах. Он бежал, не разбирая дороги, почти ничего не видя перед собою. Подальше, подальше от человека, на помощь которому в любую минуту могла сбежаться вся деревня! Он бежал до тех пор, пока в изнеможении не свалился в густом ельнике. Сапоги были полны воды. Оттуда она хлынула в брюки и, холодная, как лед, доползла до спины. Он вскочил, стянул сапоги, вытряс из них вместе с портянками остатки грязной воды. Прислушался.

Где-то неподалеку деловито стучал дятел. Изредка попискивали, порхая с ветки на ветку, шустрые синицы. Молчаливо и неподвижно стояли вокруг вековые ели в чепцах из литых золотистых шишек на поднятых к небу вершинах.

После только что пережитого смертельного страха этот нетронутый покой леса чуть не до слез