Грехи записала, а раскаяния нет... Книга об исповеди и покаянии - Коллектив авторов -- Религия

Один монах так рассказывал о старце: «Отец Алексий исповедовался у отца игумена Германа натощак, говорил о всех помыслах, деяниях, все мелочи излагал, часа по два исповедовался. Перед исповедью обходил всех братий, клиросных и кто встретится, говорил: «Простите меня, Господа ради, я собираюсь причащаться. Не оскорбил ли я вас, скажите откровенно. Если согрешил, простите, Господа ради». Когда сам исповедовал, расспрашивал о самых тончайших движениях души. Однажды, идя на откровение помыслов к отцу Герману, он остановился с отцом Мелхиседеком и сказал ему: «Мне уже за пятьдесят, я уже два года в монастыре, а только теперь стал чувствовать, что такое монашеская жизнь, пользу откровения, а ведь был священником, людей учил…»

У отца Алексия был обычай проводить генеральную исповедь, то есть расспрашивать о грехах с семилетнего возраста. Многие и не понимали, что то или иное — грех, а батюшка все тонкости, все детали разбирал. Спрашивал, бывало: «Не грешен ли в этом?» — «Нет». — «А вот это, а это?» И убедит так, что человек поймет, какие творил грехи, совсем не считая это грехом.

У старца был особый дар напоминать грехи. Вообще, многие замечали, что часто батюшка как будто заранее знал, что было на душе у приходивших к нему, и сам спрашивал о том, что они хотели ему сказать. Часто он этим облегчал их положение, потому что люди порой не знали, не умели или не смели рассказать то, что им было нужно открыть, а батюшка шел им навстречу и сам говорил о потаенном.

Он учил и других духовников, обращавшихся к нему за советами, быть очень щепетильными в деле исповеди. Если же кто стеснялся задавать вопросы о плотских грехах, то старец говорил: «Тогда лучше не задавать, чтобы не соблазняться». Он учил Илью Николаевича Четверухина (священномученик протоиерей Илия Четверухин), чтобы он, слушая о тяжких согрешениях на исповеди, и виду не подавал, что ужасается. Некоторые горделивые расстраивались от вопросов старца, но после чувствовали пользу. Батюшка так говорил им: «Мой долг — спросить и наставить, ваше дело — принять, как от Самого Бога, и раскаяться». У тех, кто не сразу открывали свои грехи, он спрашивал: «В грехе гнить хотите? Не желаете исцеления?» Когда, наконец, грехи были открыты, старец говорил: «Ну вот, ведь не съел же я вас».

Преподобный Алексий умел с такой любовью и уважением подойти к кающемуся грешнику, что это располагало его вычищать всю внутреннюю грязь и нести ее к ногам старца. Какое бывало после исповеди облегчение, какая радость в душе! Батюшка говорил так: «Духовник — это баня, которая всех моет от грязи, а сама в болоте стоит». Тут надо много любви и снисхождения иметь, чтобы грешник не впал в отчаяние.

На исповеди у батюшки душа как бы сама раскрывалась от его воздействия, таяла, как воск тает от приближающегося к нему огня, или просветлялась, как мрак в темной комнате от зажженной свечи.

Часто на исповеди отец Алексий начинал винить самого себя в том, что он будто бы не разъяснил подробно значения и силы какого-нибудь греха. «И как же стыдно становилось после этого, — пишет духовная дочь старца А. Г. Лепель, — какое беспокойство овладевало, когда приходило понимание, что старец и за тебя будет отвечать на Страшном Суде перед Богом».

Отец Алексий исповедовал, не думая о своей усталости, не помня о своем преклонном возрасте и здоровье.

Из воспоминаний Е. Л. Ч.: «Мне достался один из последних билетов на исповедь. Всенощная шла неспешно, но кающиеся подолгу задерживались у старца, и только во время чтения первого часа (это было около одиннадцати часов вечера) я вошла к батюшке. Всю всенощную я стояла точно окаменевшая. Молитва не шла, мысли разбегались… Такой холодной я вошла к старцу. Но тут вдруг во мне что-то затеплилось. Почему же? Да батюшка, несмотря на усталость после своего многочасового подвига, с такой любовью заговорил со мной, что невольно слезы умиления полились из глаз, и куда девалась вся моя холодность. “Ах, это ты, Евгеньюшка, ко мне пришла! Самая-то моя любимая детынька, а как поздно? Ведь я не успею с тобой ни о чем побеседовать!” Я только молча с благодарностью покрывала руки старца поцелуями и обливала их слезами. “Ты уж лучше приходи ко мне завтра, — предложил батюшка, — ночью, в половине первого. Небось, тебе это трудно будет?” — продолжал он, ласково заглядывая в мои глаза. Господи! Старец, изнемогший, беспокоится, что я в кои-то веки посплю меньше обыкновенного. “Батюшка, — ответила я, — это вам будет трудно, а я помоложе вас, я с удовольствием приду, когда вы скажете. Да, кроме того, я ведь потом еще смогу поспать до обедни, а вам всю ночь принимать народ”. Батюшка улыбнулся: “Мы, монахи, к этому привычные, а вам трудно”. Я не ушла от старца, а словно улетела с согретой его любовью душой. Немного полежав, боясь заснуть, в половине первого я уже была в церкви преподобного Сергия, где батюшка принимал по ночам.

Я не опоздала, но старец был уже в храме. Какая-то женщина без позволения прошла к нему. Старец отослал ее, говоря, что он должен исповедовать сначала матушку: дорогой старец ждал меня, грешную… После исповеди, благословленная старцем, я легла спать, а он принимал народ всю долгую ночь и до окончания литургии…»

Исповедь у святого праведного Иоанна Кронштадтского

Вся верующая Россия стекалась в конце девятнадцатого века к великому и дивному чудотворцу святому праведному Иоанну Кронштадтскому (день памяти 20 декабря / 2 января). Общая исповедь, которая из-за громадного количества желавших исповедоваться у отца Иоанна, была им введена по необходимости, производила потрясающее впечатление: многие каялись вслух, громко выкрикивая, не стыдясь и не стесняясь, свои грехи. Во время исповеди отец Иоанн был воистину посредником между Богом и людьми, ходатаем за грехи их, был живым звеном, соединявшим Церковь земную, за которую он предстательствовал, и Церковь небесную, среди членов которой он витал в те минуты духом. Причащающихся после общей исповеди бывало всегда так много, что на святом престоле стояло иногда несколько больших чаш, из которых несколько священников приобщали верующих одновременно нередко более двух часов.

Об общей исповеди отца Иоанна Кронштадтского

Настает время общей исповеди. Мы все выходим из алтаря на солею. Необыкновенно величественная картина предстает перед нами. С довольно