250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке

так как его вызвали в Петроград по делу покупки им документов и планов крепостей у немца Поля, к тому времени уже обнаруженной немецким штабом. Поль служил чертежником в главном германском инженерном управлении; мало получая, молодой жених нуждался и продал план крепости Пихлау за 20 марок, а за крепость Летцен получил около 400; всего он заработал от Базарова 500 марок. Попался Поль глупо. Идя от Базарова, он встретился со своим сослуживцем, которого наши уже знали как провокатора; разговорился с ним, дальше больше, и рассказал ему все; тот предложил работать вместе, а потом выдал его. Когда Поля осудили на 10 лет каторжных работ, он там же в суде упал в обморок. Базаров удрал утром, а вечером в газетах уже появился чистосердечный рассказ Поля с описанием всех обстоятельств его преступления и с указанием на Базарова. Газеты язвили, что Базаров поспешил уехать. Если бы он остался, германское правительство предложило бы ему сделать это в 24 часа, как поступило наше в отношения германского агента Лютвица в 1905 г.

В промежуток между отъездом Базарова и отъездом нашей миссии из Берлина туда заезжал наш копенгагенский военный агент Потоцкий, но через три дня уехал к себе, увидев, что при возбужденном состоянии германских военных властей о военной агентуре в Берлине не могло уже быть и речи.

Наш германский посол Свербеев был вызван в Петербург и вернулся в Берлин только 17 июля ст. стиля. На время отъезда неумного посла за него оставался умный советник посольства Броневский. До последнего момента наша дипломатическая миссия не знала, будет ли объявлена война. Вильгельм ждал, что после возвращения Свербеева вернется и состоящий при нем генерал-майор Татищев, который, уехав на Пасху в Петербург, так, однако, и не возвращался. А Вильгельм все надеялся, что Татищев вот-вот привезет ему письмо от Николая II и все обойдется благополучно. 20 июля Голомбиевский был арестован при выходе из нашего посольства с секретарем генерального консула Субботиным, когда они садились в экипаж. К ним вскочил агент полиции, одиннадцать лет следивший за Голомбиевским, но теперь сделавший вид, что не знает его. Голомбиевский очень боялся, что ему будет плохо, если у него спросят паспорт, где было прописано его служебное положение, или начнут обыскивать: в боковом кармане пиджака у него лежали три последние шифрованные телеграммы из Главного управления Генерального штаба. Однако он успел передать их Субботину, сделав вид, что предлагает тому папиросу из портсигара, лежавшего в том же кармане. Просидев под арестом полтора часа, он был освобожден, и, не желая возвращаться к себе, где мог подвергнуться вторичному аресту, Голомбиевский поехал к Субботину и там переночевал. Поехав к себе на квартиру, он мог быть оскорблен толпой, которая уже неистовствовала по адресу русских, избив некоторых, даже покушаясь ударить маленького сына княгини Белосельской-Белозерской, ехавшей с ним в открытом автомобиле; она прикрыла голову мальчика руками, прижала его к дну экипажа и приняла удар палкой на свои руки, сильно потом почерневшие. Свербеев ехал в своем официальном автомобиле и тоже был оскорблен. Он остановил экипаж и стал кричать на полицейских, но те, слушая, только слегка улыбались.

21-го Голомбиевский со всей нашей дипломатической миссией в посольском поезде выехал на Данию. Свербеев вел себя на вокзале просто бабой, растерялся, нервничал, чуть не плакал. Спокоен и настойчив был советник С.Д. Боткин. Все имущество Базарова и Голомбиевского осталось на произвол судьбы, архив агентства удалось вывезти. Устроенная Голомбиевским семья Базарова (жена, сестра, трое детей и гувернантка) уехала немного раньше, не желая быть в посольском поезде, чтобы не подвергнуться неприятности. Голомбиевский, как частное лицо, спросил раньше у начальника станции Берлин, можно ли ехать спокойно? «Сегодня, в субботу (19 июля) и завтра, в воскресенье, совершенно свободно, а за понедельник я уже не ручаюсь». Но благополучно семья Базарова доехала только до Вержболова, а оттуда их вернули, посадив в товарный поезд и провезя в Данию через всю Германию. Ехали все уже стоя, запертые на несколько дней в вагонах и конюшнях, поневоле ходили под себя, спали друг на друге, словом, испытали все то, что и другие русские; хорошо еще, что немцы не знали, что это – семья нашего военного агента, а то просто задержали бы ее на все время войны.

Базаров, с детства хорошо и глубоко знакомый с Германией[68], говорит, что никогда не мог себе представить, чтобы немцы могли быть так грубы и изуверны.

Что касается вообще его деятельности в Берлине до войны, то Голомбиевский утверждает, что Базаров работал много и энергично и его никоим образом нельзя обвинять в той бездеятельности, которой он отличается теперь здесь поневоле. Жалованья он получал 12 000 р., чего при необходимых расходах на представительство всегда, конечно, не хватало. Ежемесячно надо было давать обеды всем военным агентам, принимать членов дипломатического корпуса, везде бывать и т. д. Немцы очень крепко забронировали свое дело от чужого глаза, и получить что-нибудь секретное было вообще всегда очень нелегко; австрийцы же, наоборот, часто приезжали в Берлин с предложениями; немецкие предложения все на счету. Официально в штабах и канцеляриях давали сведений очень мало и, уж раз сказав «нельзя», решение это не изменяли. Наш Генеральный штаб сам виноват в своей неподготовленности – он систематически игнорировал многие весьма важные сообщения военных агентов вообще, в частности – Базарова. Несмотря на то что, по инструкции, военным агентам запрещено иметь дело со шпионами, Генеральный штаб всегда требовал именно этих сношений, совершенно не считаясь с положением военного агента. Сплошь и рядом приходилось направлять шпионов в пограничные пункты, устраивая там конспиративные свидания их с нашими офицерами разведывательных отделений штабов пограничных военных округов, давая денег на дорогу и пр.

► Генерал Владимир Константинович Фельдт «очень надоедает» начальнику штаба и Пустовойтенко со своими проволочными сетями, которые делаются на Оршинском заводе; уже несколько раз ему были даны пособия. Курьезный генерал с торчащими усами в стрелочку.

► Со времени введения в нашем собрании новых правил Сергей Михайлович уже не подает никому руки, и они с Алексеевым секундами стоят друг против друга, вызывая у нас улыбки. В кружку великий князь внес 500 р.

► 12 февраля Поклевский телеграфировал министру иностранных дел из Бухареста: «Считаю долгом дословно сообщить вашему высокопревосходительству заявление, сделанное мне ответственным членом здешнего правительства, который просил меня не упоминать его имени. Это лицо выразило сожаление о том, что надежда румынских руководящих сфер на объединение здесь с приездом сюда полковника Татаринова всех наших агентов