Кино для чайников - Алексей Андреевич Гравицкий

Сценарий задает нам именно схему. Драматургическую схему, которую мы должны оживить, сделать достоверной, вызывающей эмоции у зрителя. Я много видел фильмов, в которых драматургическая схема была практически идеальной, но эмоций происходящее на экране не вызывало. Потому что режиссер не доработал. Может, не хотел или не умел. Может, почему-то думал, что все произойдет само, достаточно актерам произнести слова, написанные автором.

Однажды Андрей Тарковский произнес фразу, которая бесит практически всех сценаристов. «Сценарий – это лишь повод для съемки картины». Цитата неточная, привожу по памяти. Я согласен с ней полностью. Но за одним исключением. Если ты снимаешь кино про то, что написано в сценарии, ты должен понять, что именно хотел сказать сценарист. Все, до самых тонкостей, до аллюзий и аллитераций. Для этого необходимо разбираться в драматургии. Иметь уровень культуры никак не ниже, чем у сценариста. Не начинать работу над сценарием с того, что ты тут главный и решил все поменять, а помнить, что тебя позвали, наняли, доверили воплотить именно этот сценарий. Не хочешь снимать то, что написано, – напиши сам, продай продюсерам и тогда уже снимай в свое удовольствие. А пока что в твои обязанности входит только переложить строчки на киноязык.

Попробую объяснить, что я под этим понимаю. Один мой ученик снимал клип с довольно-таки банальным сюжетом. Он – богатый человек, она – вся такая воздушная. У них любовь, но за ним охотятся киллеры. И в финальной сцене влюбленные встречаются на холме, но в этот момент его убивают.

Он сетовал на то, что ему попалась плохая актриса. Он хотел снять крупно ее лицо в ту секунду, когда в ее любимого попадает пуля. И требовал от нее сыграть всю гамму переживаний. Почему задача, которую он ставил актрисе, неверна в корне, мы разберем позже. Сейчас речь о киноязыке. Я спросил его, а чего он хотел добиться от кадра? Он ответил, что-де ощущения непрочности мира, что все в мире внезапно – только что они были вместе, и вот все уже рассыпалось. «И все это, – спросил я его, – ты хочешь заставить сыграть тебе актрису? Да ни один актер в мире это не сыграет». Потому что это не его задача. Это задача режиссера. Сними этот кадр на общем плане при заходящем солнце. Раздастся звук выстрела, фигура мужчины пошатнется и сползет вниз, поддерживаемая девушкой. И это скажет в сотню раз больше, чем страдающее лицо актрисы.

На третьем курсе мои студенты подарили мне худи с надписью «Ненавижу общие слова». Эту фразу я действительно повторял чаще всего. Любая формулировка должна вызывать эмоциональный отклик, в первую очередь у режиссера. Мы не снимаем кино «вообще». Мы снимаем конкретную историю. А она всегда тоньше и глубже, чем можно определить общими словами. Если мы сами эмоционально не откликаемся на собственную формулировку, то почему это должен сделать зритель?

Среди самых нелюбимых мною слов числится, например, слово «абьюз». Определяя этим словом отношения пары на экране, режиссер сам себе все портит. Он не будет разбираться в том, почему. Он определил и пошел дальше. А предмет режиссерской профессии – это изучение того, почему абьюз. Что побуждает персонажа вести себя именно так? Что побуждает второго позволять ему это? Разбираясь в этом, мы можем дойти до понимания того, что виноват не сам абьюзер, а тот, кто подсознательно хочет, чтобы с ним вели себя так. И это уже рождает эмоцию у зрителя.

Говорит сценарист

Ладно, сбавим градус. Есть в киноиндустрии направление, в котором кинодраматурга уважают. Вы не поверите, но это – документальное кино. Только в кинодокументалистике первым в титрах значится не актер, не режиссер, не продюсер, а тот, с кого кино начинается и без кого все остальные профессии в кино остались бы без работы, – сценарист. И только в кинодокументалистике сценариста уважительно называют автором фильма.

Впрочем, медийности сценаристу это не добавляет. Если сценаристов художественного кино просто никто не знает, то в отношении авторов кино документального все еще хуже – об их существовании в принципе не догадывается большая часть населения. Много раз в ответ на фразу: «Когда я писал документалку про…» – мне приходилось слышать удивленное: «А что, у документального кино тоже сценарий есть?»

Есть, и работа над документальными фильмами научила меня очень многому. Но обо всем по порядку.

Было лето, воскресенье, вечер. Я возвращался с дачи домой, стоял в пробке, когда раздался телефонный звонок.

– Алексей, здравствуйте, – быстро заговорил милый женский голос. – Нам вас рекомендовали как хорошего сценариста. Скажите, вы же знаете про Валентина Пикуля?

– Ну да, – опешил я от напора. – То есть как знаю… Знаю о его существовании, книжки его читал.

– Здорово, – обрадовался женский голос в трубке. – А вы не хотели бы написать документальный фильм про Пикуля?

Документального кино я на тот момент не писал, но от предложения отказываться не хотелось.

– Можно попробовать.

– Тогда не могли бы вы накидать что-то вроде синопсиса?

– Надо быстро? – уточнил я.

– Нет. Время есть. До обеда понедельника.

– В смысле – до завтра?

– Ну да.

Мы попрощались, я доехал до дома и вместо ужина сел за компьютер. К утру я знал про Пикуля практически все, что знал о нем интернет, а к обеду выстроил детали его биографии в некую сюжетную линию. Скинул файл и пошел спать.

Снова заказчики появились через несколько дней. Подобные пропадания и зависания в кино в общем и целом – норма. Будучи начинающим автором, я всегда злился от этого. Почему продюсерам надо срочно, а потом, когда ты порвал пятую точку на британский флаг, это «срочно» превращается в недели ожидания? Неужели прочитать текст дольше, чем его написать? Сейчас, иногда и сам притворяясь продюсером, могу сказать – да, прочитать долго. Во-первых, многозадачность приводит продюсера к тому, что все читается в последний момент, потому как, помимо важного для одного конкретного автора проекта, есть еще куча проектов, важных для других авторов. Во-вторых, решение принимается чаще всего не одним продюсером, а пока текст прочитают все имеющие отношение к проекту, времени пройдет значительно больше.

В общем, опуская подробности, поговорить про текст, сделанный за одну ночь, со мной решили только в обед пятницы. Я приехал в офис, где познакомился с Александром Эмир-Шахом. Девушки в офисе с придыханием называли его Александром Евгеньевичем. Александр Евгеньевич в белом костюме сидел за массивным лакированным столом натурального дерева и производил солидное впечатление, объясняющее это придыхание.

Впрочем, как только за офисными девушками