История царя Пирра Эпирского - Саркис Суренович Казаров

выражению Μ. Жакмо, «эпизод о захвате разведчиков Публием Левином, показ им всего римского войска несет на себе “Геродотову печать”»[209]. Первым же на подобное соответствие обратил внимание Р. Шуберт, который прямо назвал упомянутый пассаж «плагиатом из Геродота»[210].

Нельзя не отметить и то, что в дальнейшем соответствующий сюжет получил дальнейшее развитие в римской литературе. К примеру, у Полибия содержится рассказ о том, как перед битвой при Заме посланные Ганнибалом к римскому лагерю соглядатаи были схвачены римлянами и приведены к Сципиону. Подобно своим предшественникам, т. е. Ксерксу и Левину, римский консул не только не наказал пленников, но даже выделил в их распоряжение в качестве провожатого трибуна, приказав ему без утайки показать то, что интересовало лазутчиков. И Ганнибал, изумленный великодушием римского полководца, воспылал желанием вступить с ним в переговоры (Polyb., XV, 5, 5–9).

Что же лежало в основе римского рассказа? Можно ли установить его первоисточник? Попытаемся ответить на эти вопросы. Для решения данной проблемы, как нам представляется, необходимо провести параллель с еще одним, не менее известным, сюжетом римской анналистики. В римской исторической традиции сохранились две версии истории (одной, идущей якобы от Валерия Антиата, и другой — от Клавдия Квадригария (Gell. N. А., III, 8, 1–6)), повествующей о том, как в период наивысших успехов Пирра в Италии в лагерь римлян явился врач царя Тимохар из Амбракии (ио Валерию Антиату) или Никий (по Клавдию Квадригарию) с предложением отравить Пирра. Выслушав изменника, консулы (по версии Антиата, сенаторы) выдали его Пирру и одновременно направили ему письмо. Текст письма, который приводит Авл Геллий, выставляет римлян в наилучшем свете: они, римляне, терпящие от Пирра бесчисленные обиды и движимые гневом, горят желанием победить царя силой оружия, но никак не подкупом или коварством. Ставя в известность об этом Пирра, они не желают, чтобы кто-либо подумал, что его убийство произошло по их наущению (Gell. N. А., III, 8, 8).

Текст подобного письма, написанного консулами Гаем Фабрицием и Квинтом Эмилием, приводит и Плутарх (Plut. Pyrrh., 21). Выше всего, как следует из письма, римляне ценят свою доблесть (αρετή), с помощью которой они собираются одолеть (и одолевают!) грозного врага.

О дальнейшей судьбе предателя Иикия сообщает Зонара: он был выдан царю, который подверг его мучительной казни (с него была снята кожа, ремнями из которой было обтянуто кресло, которое Пирр, отправляясь в Эпир, якобы оставил своему стратегу Милону) (Zon., VIII, 6, 7).

И в этом пассаже мы находим «Геродотовы мотивы». Сразу же вспоминается известный рассказ Геродота о том, как персидский царь Камбис уличил в мздоимстве одного из судей по имени Сисамн, который, подкупленный деньгами, вынес несправедливый приговор. За это царь велел казнить его и содрать кожу. Камбис приказал выдубить эту кожу, нарезать из нее ремни и обтянуть ими судейское кресло, чтобы восседающий на нем помнил о судьбе предшественника (Hdt., V, 25).

Сюжет, связанный с отказом римлян от услуг предателей-перебежчиков, со временем получил широкое распространение в римской литературе. Наиболее часто он использовался в труде Тита Ливия. Так, в V книге Ливии подробно рассказывает о том, как при осаде Фалерий к римскому полководцу Камиллу явился перебежчик-учитель, который привел в лагерь врагов своих юных учеников и предложил использовать их в качестве заложников. Реакция Камилла была для нас вполне ожидаемой: заявив, что римляне не привыкли сражаться с теми, чей возраст принято щадить даже при взятии городов, полководец приказал раздеть этого перебежчика и повелел детям гнать его, связанного, розгами до их родного города. Воевать же по-римски, по Камиллу, это — воевать храбро, справедливо, доблестью и оружием (Liv., V, 27, 1–9).

Сходное событие, согласно Ливию, произошло и во время одной из Пунических войн. Когда к консулу Фабию, осаждающему Арпы, ночью тайно явился знатный горожанин Дазий Альтиний и предложил сдать город, первоначальным стремлением участников военного совета было высечь и казнить перебежчика. При этом римляне вспомнили, что это уже третий подобный случай, и заявили, что сейчас поступить надо так же, как и прежде поступали их предки в соответствующих ситуациях. Но на этот раз возобладало мнение старшего Фабия, отца консула, который напомнил о тяжелом положении римлян и предложил компромиссный вариант: не считать Альтиния ни врагом, ни союзником, отправить его под охраной в безопасное место и решить его судьбу уже после войны (Liv., XXIV, 45, 1).

У Ливия, как мы видим, возведенные в абсолют римские доблесть (virtus) и справедливость (justitia) — это то оружие, с помощью которого римляне готовы победить любого врага.

Из приведенных пассажей Тита Ливия может сложиться мнение, что именно он был первоисточником Плутарха и Зонары как в описании попытки отравления Пирра, так и в рассказе об эпирском лазутчике. Однако с подобным мнением едва ли следует согласиться, и основанием для этого способен служить тот факт, что во всей биографии Пирра, написанной Плутархом, мы не находим никаких следов труда Ливия.

На наш взгляд, гораздо ближе к истине суждение Р. Шуберта, который считал, что в основе пассажей Плутарха и Зонары лежит единый греческий источник — сочинение Дионисия Галикарнасского, которое цитировали и Плутарх, и Зонара[211].

Упоминая о попытке отравления Пирра, Клавдий Квадригарий должен был провести параллель между Фабрицием и Камиллом, чтобы доказать любовь римлян к справедливости. Именно справедливость (justitia) является тем основополагающим принципом, которым всегда руководствовались римляне в делах с изменниками-перебежчиками, особенно в историях с отравлениями. Так, Цицерон свое сообщение о попытке отравления сопровождает словами: «лучшим же примером является справедливость» (maximum autem exemplum est justitiae) (Cic. De off., I, 40, 13).

Наиболее характерен в этом отношении случай Фронтина. Эпизод с попыткой отравления Пирра собственным врачом и разоблачением последнего Фабрицием он относит к разделу «О справедливости» («De justitia») (Fi’ont. Strat., IV, 4, 2).

Эпизоды с Камиллом и Фабрицием как образцы римской справедливости упоминает и Валерий Максим (Val. Max., VI, 5, 1). Элиан же по ошибке называет изменника-врача Кинеем (Ael. Var. hist., XII, 33).

В основе всех этих сообщений, согласно Р. Шуберту, лежал труд римского анналиста I в. до н. э. Клавдия Квадригария[212]. Как отмечал другой немецкий исследователь О. Гамбургер, это может соответствовать действительности, но едва ли полностью доказуемо[213].

В целом, однако, концепция Р. Шуберта по данному вопросу вызывает возражения. Суть ее заключается в том, что история Пирра в римской анналистике представлена исключительно двумя версиями — Валерия Антиата и Клавдия Квадригария. Совершенно субъективно приписывая различные эпизоды из истории Пирра к двум выделенным им версиям, первую, исходящую якобы от Валерия Антиата, Р. Шуберт