Семнадцать героев Морского кадетского корпуса выпуска 1871 года. От турецкого Сулина до японской Цусимы - Константин Григорьевич Озеров

случалось, что он угрожая кулаками, начинал орать во весь голос в сторону крейсера «Аврора», назвав ее «Проституткой», куда она прет. «И хотя она была за пять миль, адмирал продолжал кричать на нее, как будто она могла услышать его брань». Знавший в деталях поведение адмирала Рожественского на головном броненосце «Князь Суворов» А. С. Новиков-Прибой отметил, что он «изредка без шума, а только сквозь зубы приказывал, чтобы передали семафором на «Инвалидное убежище», чтобы не оттягивало». Сигнальщики передавали распоряжение «Сисою Великому»[170]. Потом опять раздражался гневом на «Горничную», дескать опять завиляла. В результате гвардейский крейсер «Светлана» получал адмиральское неудовольствие». Любопытно, что для изображения адмиральской грубости и несдержанности в адрес кораблей, А. С. Новиков-Прибой выбрал три крейсера, два из которых считались элитными «Светлана» и «Адмирал Нахимов», крейсер «Аврора» вообще был наиболее почитаемой богиней Октябрьской революции, а тут «угрожая кулаками, орал во весь голос, обзывал «проституткой подзаборной», продолжал бесконечно орать на нее, когда она могла услышать его ругань». Для контраста дан пример корректной реакции в отношении броненосца «Сисой Великий». Перед вами прекрасно владеющий собой руководитель эскадры. Однозначную разгадку такой разницы в поведении предлагают историки флота Грибовский В. Ю. и Познахирев В. П. В книге об адмирале Рожественском ими отмечено, что «несдержанность грозного вице-адмирала имела пределы, важные с точки зрения собственной карьеры»[171]. Р. М. Мельников заметил, что после выхода эскадры «грубость и хамство начали интенсивно применяться ко всем командирам кораблей флота (исключая тех, кто имел в Петербурге слишком весомые связи)»[172].

• В приказе З. П. Рожественского от 27 апреля 1905 г. № 237 было сказано, что «кроме броненосцев «Князь Суворов» и «Сисой Великий», на судах эскадры дальномерное дело находится в крайнем небрежении[173].

• По количеству броненосных судов обе враждующие стороны были формально равны. Однако двенадцать японских кораблей имели наплаванные команды, обученные хорошо стрелять и маневрировать. Среди русских «апостолов» только три могли похвалиться подобными экипажами: «Сисой Великий», «Наварин» и крейсер «Адмирал Нахимов».

• На «Сисое Великом», по свидетельству офицера этого броненосца лейтенанта Э. Овандера[174], первыми «усмотрели на горизонте быстро идущий неприятельский флот в строе кильватера, курсом на пересечку». В 13:15 командир М. В. Озеров тут же приказал передать на «Князь Суворов» о появлении неприятеля. На броненосце «Сисой Великий» был поднят сигнал «вижу шесть кораблей на N».[175]. Идти двумя колоннами становилось слишком опасно, но сигнал с «Сисоя Великого» по-прежнему не замечали на «Князе Суворове». Или не хотели замечать. Наконец на «Князе Суворове» разобрали сигнал «Сисоя Великого». Хитрые расчеты Того не оправдались. Адмирал Рожественский разгадал его планы разбить вначале левую колонну и тут же приказал: «Второму броненосному отряду вступить в кильватер первому».

• Пока корабли Того описывали петлю, разворачиваясь на обратный курс, офицеры «Сисоя Великого», находившиеся в боевой рубке, «высказывали мнение, что необходимо построить фронт и прямо пойти на неприятеля». Видя, что это не делается и, надеясь, что суда второй колонны поддержат почин «Сисоя», офицеры предложили командиру:

– Может дать полный ход и самим пойти прямо на неприятеля?

Но капитан, подумав, «отклонил предложение своих офицеров, сказав:

– Я не уверен в поддержке других командиров»[176]

Таким образом, возможность иного исхода боя не была использована. Пессимизм М. В. Озерова был вполне оправдан. Глупо было бы винить командира «Сисоя Великого» в том, что он не двинулся на неприятеля в одиночку, как сделал его друг шляхтич Щенснович во время битвы в Желтом море год тому назад. Судя по дальнейшим действиям адмиралов Н. И. Небогатова и О. А. Энквиста, они, мало думая о единстве действий эскадры и взаимовыручке, не поддержали бы каперанга. Кроме того, идти фронтом русским силам было крайне трудно, почти невозможно, так как сложное маневрирование являлось постоянным «камнем преткновения» для многих командиров. По воспоминаниям офицеров, на вопрос вице-адмиралу Рожественскому на суде о причине его отказа от строя фронта, «он только безнадежно махал рукой, указывая на неумелость в эволюциях своей эскадры»[177].

• Благодаря верности данных лейтенанта «Сисоя Великого» С. Ф. Овода и меткости кондуктора Калашникова выстрелом из носового двенадцатидюймового орудия был произведен пожар на крейсере «Ивате». В бинокль было хорошо видно, как на его переднем мостике вспыхнул огонь. Спасаясь от него, японцы выскакивали из боевой рубки, стволы орудий задрались вверх. Вскоре «Ивате», заполыхав всем бортом, вынужден был выйти из строя и заняться тушением пожара.

• От бесконечного грохота у лейтенанта А. В. Витгефта «из правого уха потекла кровь». Он стоял около кормовой башни главного калибра. Вот строки из его воспоминаний: «…слышался шум летящих снарядов и разрывы их. Временами эти звуки покрывались грохотом выстрелов наших двенадцатидюймовых кормовых орудий. В воздухе стоял смешанный гул. Скоро я оглох, началась резь в ушах».

• Накал боя «Сисоя» с японскими крейсерами получил свое отражение в воспоминаниях военного врача с крейсера «Аврора». В известной книге «Через три океана» доктор В. Кравченко свидетельствовал: «По левую сторону мы оставили вышедший из строя горевший «Сисой Великий». Весь нос его до переднего мостика был окутан дымом, меж носовой башней и передней трубой виднелись громадные языки пламени. И тем не менее эта башня, окутанная дымом, чуть не раскаленная, продолжала посылать один снаряд за другим; Это произвело на авроровцев сильнейшее впечатление; послышались возгласы: Сисой-то! Сисой! поглядите, каков молодец!»[178]. Командовал носовой башней лейтенант Семен Овод[179].

• Бесспорно геройским было поведение и другого артиллериста, командира кормовой башни – Владимира Залесского[180]. Он выказал в этом сражении истинный пример воинского бесстрашия и офицерского самообладания. Был ему тогда всего двадцать один год. Как свидетельствует А. Витгефт, лейтенант Залесский, презирая опасность и свистящие вокруг осколки, «наполовину открыто сидел в кормовой башне и управлял ею. Его вид действовал на меня очень успокоительно: розовый, с распушенными усами, в чистом воротничке, он спокойно сидел, так как будто был не в бою, а в морском собрании за ужином среди дам».

• Мужество офицера «Сисоя» В. Залесского было оценено и на крейсере «Адмирал Нахимов». Этот крейсер перегнал «Сисой» по правому борту. На верхней его палубе стояло много народу. Заметя на башне лейтенанта Залесского, хладнокровно ведущего огонь по врагу, несколько офицеров замахали приветственно фуражками и прокричали «Ура!». Образ «Сисоя» настолько воодушевил гвардейских «нахимовцев», что вдруг все они замахали фуражками и закричали громкое «Ура». Витгефт написал: «такое же «ура» полетело и с нашего искалеченного броненосца, на юте которого собралось около ста пятидесяти человек. Это «ура» пришлось весьма нам кстати. Оно сильно подбодрило команду». Как вспоминал «нахимовец» мичман М. К. Энгельгард: «на броненосце и у нас при его прохождении гремело «Ура»[181].

• «По трапу со спардека сполз второй часовой у флага – строевой квартирмейстер с