Семнадцать героев Морского кадетского корпуса выпуска 1871 года. От турецкого Сулина до японской Цусимы - Константин Григорьевич Озеров

огня, как загрохотали «Наварин» и «Нахимов». Они открыли свои прожектора. Тут включился и «Сисой Великий». Миноносцы, конечно, без огней, подкрадывались близко к борту, но тут мы открывали фонари и миноносцы засыпались снарядами наших орудий. В 22:30 вечера попал на ряд отрядов неприятельских миноносцев, которые проходили очень близко, не более 1,6 каб., в один из них стрелял и, по всем признакам, один миноносец потопил. После выстрела 12-ти дюймового орудия на одном из миноносцев, четырехтрубном, произошел взрыв около 2-ой трубы; он запарил, стал валиться на бок».

• В 23:15 по свидетельству старшего офицера Г. Ивкова[206]: «Около 23:15 вечера была самая настойчивая атака четырех миноносцев. Один из них был потоплен с правой стороны выстрелом из шестидюймового орудия, – опрокинулся на глазах. На глазах наших офицеров были уничтожены три миноносца, но трудно сказать сколько, кроме того, было подбито». «Ясно было видно, как они складывались, т. е. нос и корма подымалась, середина опускалась – и миноносцы исчезали» в морской пучине. Э. Э. Овандеру пришлось слышать «от самих японских офицеров, что эта ночь минных атак стоила им все-таки очень дорого». И тут же добавляет, что «японцы старательно скрывают свои потери»[207].

• Безуспешность попыток японских миноносцев Овандер объясняет следующими причинами: эффективным освещением боевыми фонарями, ослепление которыми сбивало японцев с толку, огнем артиллерии броненосца, удачным маневрированием корабля, бурун от винта которого сворачивал мины в сторону. Для отражения атак на броненосце использовались даже двенадцатидюймовые орудия. В итоге три японских миноносца были потоплены.

• «Вдруг справа и несколько впереди, на большом расстоянии, вспыхнул луч прожектора, повелся по горизонту и остановился на нас – легкий крейсер искал нас и указывал наше место»[208].

• Ярко эту последнюю атаку японцев на броненосец описали матросы «Сисоя Великого» в журнале «Море». Публикация 1912-го года. Вчитайтесь и представьте: «Вдруг одна миноноска идет полным ходом на нас. Не обращая внимания на снаряды, летевшие в нее, она все приближалась и видно было в лучах прожектора, как один человек в белом кителе все время бегал на ней по верхней палубе с кормы на нос и обратно. Когда же миноносец был совсем близко, вдруг наш снаряд удачно попал в самую середину его и разделил его пополам. В этот момент человек, бегавший по палубе, был на носу у минного аппарата и в самый последний момент выпустил в нас мину и сам пошел ко дну. Но мина его достигла цели»[209].

• Гальванер «Сисоя Великого» И. А. Копылов записал в воспоминаниях почти стихотворно: «Рассчитались мы с нею, снаряд из башни послан был, угодил он так отлично: как лягушку раздавил, пузыри одни и видим за кормой ужас…»[210].

• Мичман В. Буш подметил, что от взорвавшейся торпеды: «броненосец подпрыгнул точно на пружинах». «Произведя свой выстрел, японский миноносец в тот же момент получил в середину себя полностью сегментный двенадцатидюймовый снаряд из кормовой башни, и в лучах прожектора, на месте пошел ко дну со всем своим экипажем, как бы сложившись конечностями». Об этом написал также, не скрывая своих эмоций в рапорте и командир «Сисоя Великого» М. В. Озеров.

• Меткая мина, выпущенная с японского миноносца, мистическим образом (выделено К.О.) вновь спасла броненосец, так как с затоплением кормы нос броненосца приподнялся. Не случись последнего, «Сисой Великий» затонул бы «подобно эскадренному броненосцу «Ослябя», перевернувшись на левый борт»[211].

• По свидетельству многих офицеров эскадры у людей было «ужасное чувство усталости». Тот же Гарольд Граф с транспорта «Иртыш» отметил, что это была «не здоровая усталость после тяжелой работы, а следствие пережитого нравственного надлома, от крушения, в такое короткое время, всех надежд и мечтаний». Граф добавил очень важную вещь: «Если физически мы и остались невредимы, то морально нас тяжело ранило, и эти раны причиняли страдание»[212]. На «Сисое Великом» усталость команды дошла до того, что матросы в изнеможении падали и становились апатичными, в особенности это было заметно в машинной команде боевой смены.

• А. С. Новиков-Прибой изобразил «Сисоя Великого» уже утром после тяжелой и бессонной ночи, когда вся команда билась, чтобы удержать броненосец на плаву, неподалеку от острова Цусима так: «Избитый, обгорелый, с подведенными под пробоины пластырями, он имел такой вид, словно побывал в перевязочном пункте. Грузная корма великана, подорванная в ночных атаках миной, была приподнята. Он не шел, а барахтался, бурля винтами воду, как будто стремился вырваться на поверхность моря»[213].

• Несмотря на заведенный пластырь, погружение носа все усиливалось. Форштевень сравнялся с поверхностью воды. Прибывавшая в отсеки вода многотонной массой давила на переборки и они стали постепенно сдавать. Вода появилась уже в кочегарках. Всем стало ясно, что броненосец обречен. Невозможно вести бой не имея хода, управления, орудий и снарядов. Артиллерийские погреба были затоплены, за снарядами приходилось нырять. Известно, что артиллерийский квартирмейстер Долинин и матрос 1 статьи Молоков «по очереди ныряли в воду и доставали снаряды»[214].

• Старший минный офицер Эдуард Овандер пошел к командиру за разрешением приготовить броненосец к взрыву, «но командир это делать не разрешил».

• И он послал спросить командира о том же младшего минного офицера Витгефта. Тот вышел наверх и увидел, что «броненосец пытается идти куда-то по дуге и делает какие-то зигзаги. Спросил у командира:

– Не надо ли готовить броненосец к взрыву?

– Не надо, голубчик, если не потонем и, быть может, доберемся до ближайшего берега, то высадим команду, и затопимся кингстонами»[215], – уверенно ответил командир.

• Тут к Э. Э. Овандеру подошли офицеры. Они «сперва просили, а потом стали требовать», чтобы он сказал командиру, что броненосец тонет и уговорил бы его делать сигналы «терплю бедствие»[216]. Овандер отнекивался и пытался доказать офицерам, что броненосец вовсе не тонет, чем «вызвал большое неудовольствие». Однако о настроениях офицеров командиру он сообщил. М. В. Озеров не заставил себя ждать. Он вскоре собрал в боевой рубке старших офицеров на совещание и, описав состояние броненосца, опросил всех.

• Как самый младший по званию, первым высказался старший штурманский офицер Аполлон Бурачек[217]. Он предложил использовать все средства, чтобы добраться до острова Цусима и только в случае неудачи давать сигнал «терплю бедствие». Его мнение поддержали Э. Э. Овандер и старший офицер Г. Ивков.

• Остальные офицеры во главе со старшим механиком, лучше всех знавшим состояние корабля, считали, что нужно немедля подавать сигнал о бедствии, так как гибель судна неумолимо приближалась. В возникшем разногласии командир принял сторону большинства и приказал дать сигнал «терплю бедствие». К тому же,