Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах - Евгений Викторович Барабанов

современного искусства, он, скорее всего, просто ужаснулся. В отличие от литературы или театра, разрыв между изобразительным искусством позапрошлого и нынешнего веков колоссальный. Но не забудем: искусство само, шаг за шагом, отказывалось от будто бы обязательных для него элементов – изобразительности, колорита, объема, линии, плоскости, традиционных материалов и так далее, вплоть до самого понятия «искусство».

Как стать покупателем современного искусства?

В западном арт-мире обычно прислушиваются к суждениям известных художественных критиков. У нас подобный путь рискован. И не только потому, что критика наша еще очень молода и не всегда профессиональна. На Западе существует целый ряд ограничений: критик, например, не может писать в журнале за гонорар галериста или художника. Если он это делает, то теряет свой единственный ресурс – репутацию независимого специалиста. Также с заключениями экспертов: и здесь на весы положены имя, лицензия, капитал, карьера, место в обществе. В наших условиях, напротив, допустимо все. Другая трудность покупателя – ограничение возможностей вложения капитала в сферу искусства. На Западе налоговое законодательство поощряет коллекционирование искусства. У нас же коллекционер тратит свои деньги, не получая никаких компенсаций от государства. Нет и аукционов современного искусства, подтверждающих порядок цен. Нет регулярных музейных выставок, специальных искусствоведческих изданий. Поэтому покупать новейшее искусство в наших условиях не просто. Кроме того, непрояснен и социальный статус коллекционера современной художественной продукции. Если, например, западный партнер увидит в вашем банке или офисе подлинник Дэмиена Херста, в его глазах вы попадете в другую перспективу: наличие картины сегодняшней мировой знаменитости скажет ему не только о вашем благосостоянии, но также о вашей продвинутости, о том, что вы человек динамичный, открытый современным тенденциям. Коллекционное произведение тем самым становится знаком, оповещающим о том, кто вы и что вы хотите сказать миру. У российских партнеров та же картина того же художника предстанет чудачеством: ну висит что-то странное в кабинете. В лучшем случае, послужит темой дискуссии с друзьями и сослуживцам

Как стать завсегдатаем арт-выставок?

На выставку современного искусства многие идут из любопытства. В определенных кругах это еще и престижно. Понятна беспомощность соотечественника, которому советская власть, боровшаяся с модернизмом, внушала, что существует только одна точка зрения: прекрасное есть жизнь! Модернистское искусство демонизировалось, осмеивалось в самых негативных тонах. И по сей день это наследие культуры XX века у нас все еще не освоено, не прожито, не продумано, не пережито. По сей день оно трудно для восприятия, недоступно для мысли и слова. Однако именно разрыв с модерном и побудил наше актуальное искусство искать опору в злободневности. Отсюда – эстетика шока, эпатажа, скандала, беспощадных осмеяний и молодежных «приколов». При этом сегмент самого искусства для неподготовленного зрителя часто отступает на второй план. Тому способствуют и масс-медиа, которые видят в современном искусстве лишь партнера по шоу-бизнесу: человек-собака бегает перед телекамерой и веселит всех своими ужимками.

«Нетусовочного» человека наше современное искусство может задеть исключительно из любопытства: «почему мне это недоступно?» Или кто-то озадачит себя вопросом: почему художники отказались от простого? почему совсем не дешевое искусство, с которым мы сталкиваемся на подступах к ЦДХ, не ценится, а то, другое, экспонирующееся на Арт-Москве, обладает ценой и очень престижно?

Ремесленник, романтик, нигилист

В Средние века, да и в эпоху Возрождения в фигуре художника ничего романтического не было. Его ценили за хорошее ремесло. Слово «арт» – от латинского ars – означало ремесло. Профессию получали через цех. Художник проходил все стадии от подмастерья до мастера, постепенно овладевая всеми техниками. После экзаменационного произведения, которое называлась «шедевром», художник имел право открыть собственную мастерскую и брать заказы. В эпоху Возрождения художника ценили не только за ремесло, но и за его индивидуальную манеру, стиль. Потом появляется Академия. Именно она, а не цех становится той инстанцией, что гарантирует мастерство и качество. Последующая борьба художников с академическим каноном породила образ художника-бунтовщика, критика рутины, первопроходца, изобретателя нового, творца. Меняется вся конфигурация прежней системы искусства. Заказ алтаря и трона оттесняется буржуазным рынком со все разрастающейся фигурой дилера – посредника между художником и собирателем.

Сегодня изменилось все. И художник, и дилер, и коллекционер, и просто зритель – все они со-участники единой системы искусства, закрепленной взаимодействием разнообразных институциональных форм. Художник теперь – это прежде всего роль художника, роль персонажа, обреченного на иронический комментарий к возможным диалогам с искусством. Проблематичность реальности искусства сделала его нигилистом. А неуместность ремесла по отношению к отсутствию реальности – вывела на передний план ценность знака и символического обмена знаками… Разумеется, все эти парадоксы современного искусства объясняются не только собственной логикой развития художественных теорий и практик, но и логикой социально-экономических преобразований. Относительно автономная система искусства является частью мира позднего капитализма, контролирующего через продуцирование желаний и тотальность потребления все, в том числе и нематериальные ценности.

Для художников и зрителей, травмированных эстетической цезурой советской системы, наше вхождение в мир позднего капитализма еще не стало предметом художественной рефлексии. Исчезновение искусства в прежнем его понимании осознается с большим запаздыванием. Говорится о конце идеологии, о постмодернистском плюрализме, о конце Великих Нарративов, о полном освобождении. Но это не только риторика. Это также и новые правила игры, посредством которых поддерживается единство трёх «К». Разумеется, не для того, чтобы поколебать рынок новейшего искусства, но, напротив, – чтобы его упрочить.

Журнал «Интерьер+Дизайн». М., 2004, № 4 (88), май. С. 132–137

Ресурс этического: между эстетизацией и утопией

Внезапное пробуждение интереса к ресурсу этического – один из примечательных симптомов изменения конфигурации нашего художественного мира, сложившегося в девяностые. Можно сказать еще резче – попытка окончательно распрощаться с девяностыми.

Несомненно, попытка, продиктованная самим ходом вещей: налицо слияние власти и капитала, а также неуклонное поглощение относительной художественной автономии ростом институциализации: процессом, в ходе которого социально значимые практики становятся достаточно регулярными и долговременными. Художник и зритель все более и более социализируются: прежде всего – посредством регламентации и организующего упорядочения номенклатуры ролей. Однако встречаются они друг с другом – будь то экономические институты производства и распределения, политические институты осуществления власти и доступа к ней, институты стратификации, определяющие размещение позиций, институты социализации молодежи или институты художественной деятельности – среди принудительной безответности еще не кодифицированных, постоянно меняющихся правил игры. Притом – если говорить о доминанте новых взаимозависимостей – под натиском консьюмеристской эстетики воздействий, ориентированной на просчитывание потребительских реакций.

В такой конфигурации художник приравнен производителю рыночного товара: либо продукта, либо проекта. Соответственно и событие (со-бытие) искусства мыслится продуктом или проектом рыночных либо институциональных стратегий. В результате единство греческого stratos