Педагогика творческой личности - Константин Николаевич Вентцель

Но волевые акты или цели только в той мере соединяются в одну систему, в какой они не находятся между собою в противоречии, т. е. не уничтожают, не исключают взаимно друг друга, но, напротив того, находятся друг с другом в соответствии. Одним словом, можно сказать, что воля тем в большей степени совершенна, чем более отдельные акты воли кооперируют друг с другом, а отдельные цели гармонируют между собою, и тем в большей степени несовершенна, чем более отдельные акты воли находятся в антагонизме друг с другом, а отдельные цели — в дисгармонии.

Степень совершенства воли измеряется, таким образом, степенью кооперации отдельных актов воли и степенью гармонии отдельных целей. Но кроме этого показателя совершенства воли другим показателем ее совершенства является количество целей. Наиболее совершенная и наиболее развитая воля преследует и наибольшее количество целей, находит свое выражение и в наибольшем количестве отдельных актов иди действий. Развитие воли есть одновременно возрастающая связь и кооперация отдельных действий, прогрессирующая гармония целей, и в то же время это есть возрастание суммы действий, расширение системы целей.

К этому надо еще прибавить, что чем совершеннее воля, тем более сложный и широкий характер приобретает каждое отдельное действие ее. Этот факт может быть выражен еще несколько иначе, если от самого процесса волевой деятельности мы обратим свое внимание на цели, достигаемые этою деятельностью. С развитием, каждым отдельным действием достигается все более и более широкая цель, охватывающая в себе, как в одной системе, все большее количество более узких целей. Но вместе с тем как все действия, совершаемые человеком, так и все цели, последовательно ставимые им, стремятся все в большей степени составить одну беспредельно расширяющуюся систему человеческих действий и человеческих целей, в которой каждое единичное действие и каждая единичная цель являются нераздельною, органическою составною частью последней. Развитие воли, таким образом, связано как с возрастанием объединения ставимых и достигаемых целей — так и с возрастанием самого количества целей. Если первоначально цели, которые ставит себе человек, могут иметь своим предметом только непосредственно близкое, только существенным образом наше личное «я», то с развитием воли наши цели распространяются на все более и более отдаленные предметы, приобретают все более безличный и широкий характер: мы начинаем хотеть не только для себя, но и для других людей. Конечный предел развития воли, если только он мыслим, будет достигнут нами тогда, когда мы будем хотеть не только для непосредственно близких нам людей, но для всего человечества, а если это возможно, то и для всего мира. Таким образом, воля поднимается на все более высокую ступень по лестнице развития по мере того, как она освобождается от узких, своекорыстных, эгоистических целей и становится все более и более широкой, бескорыстной и любящей, по мере того как все более обширный круг человеческих существ делается идеальным предметом ее стремлений.

Нам необходимо отметить еще одну, очень существенную характеристическую черту процесса развития воли. Мы видели, что развитие воли на пути к совершенству выражается как в увеличении количества и сложности целей человеческой жизни, так и в возрастающем объединении их между собою, в стремлении составить одну систему, одно гармоническое целое. Выраженный другими словами, этот факт явится нам как возрастание и расширение творческой деятельности. Воля есть деятельность творческая по преимуществу, и чем выше поднимается она в своем развитии, тем рельефнее становится ее творческий характер. Эта сторона развития воли заслуживает того, чтобы на ней остановиться подробнее.

В интересной статье Пьера Жане, носящей заглавие Etude sur un cas d’aboulie et d’idées fixes (Revue philosophique за 1891 г., № 3 и 4), мы имеем подробное описание наблюдений, произведенных им над одной молодой девушкой, 22 лет, в которой было замечено почти полное уничтожение способности, называемой волею. Факт, наиболее бросающийся в глаза, который прежде всего констатируется у этой больной, и первый симптом, на который она жалуется, если ее спрашивают — это необыкновенная трудность движений всякого рода. У нее совершенно исчезла воля как способность решиться исполнить какое-нибудь действие, совершить какое-нибудь движение. Марсель, как называет ее условно Жане, уже с давнего времени не в состоянии ни на что решиться, даже на самое пустяшное дело. Она не знает, следует ли пойти погулять или остаться сидеть в кресле и в присутствии этого тяжелого вопроса она остается неподвижной целый день, бормоча: «что делать? Боже мой, что делать?» Но воля у нее исчезла не только как способность решиться, но и вообще как способность добровольно, а не автоматически произвести какое-нибудь определенное движение или предупредить, задержать исполнение каких-нибудь движений. Действия автоматические не только у нее сохранились, но даже проявляются в необыкновенно сильной, преувеличенной степени. Всякий образ какого-нибудь акта подобного рода становится импульсивным и, не встречая никакой задержки со стороны бессильной воли, ведет к совершению самого акта.

Но надо заметить, что колебание и бессилие, обнаруживаемые этой больной, в действительности очень изменяются, смотря по степени ее болезни в разное время, и даже в одно и то же время они крайне различны, смотря по природе действий, которые следует совершить и которые не кажутся трудными все в одинаковой степени. Так Марсель, например, когда ей предлагали брать со стола разные находящиеся там предметы, с большою легкостью брала предмет известный и обычный и с большим трудом могла взять предмет новый, который ей не приходилось ранее никогда брать в руки: свой вязальный крючок она брала со стола всегда довольно удовлетворительно, с одной или двумя минутами колебания, но ей требовалось десять минут или четверть часа, чтобы взять карандаш чужого человека. Вообще трудность движения здесь была в прямом соотношении с его новизною. Это обстоятельство легко может быть проверено на всем поведении Марсель. Она, например, вполне неспособна разговаривать с каким-нибудь новым лицом; ей необходимо было два месяца, чтобы привыкнуть говорить с автором упомянутой нами статьи, затем она разговаривала с ним вполне свободно. Самым тягостным для нее является всегда начало действия, под которым отнюдь не следует понимать материальный факт приведения в движение мускулов, до этого времени находившихся в покое. Всякому такому движению мускулов всегда предшествует образование той сложной совокупности идей и образов, которая необходима для того, чтобы представить себе долженствующее быть совершенным действие. Эта связанная совокупность образов и идей, этот синтез, как называет ее Жане, не бывает буквально одинаков