Антропология недосказанного. Табуированные темы в советской послевоенной карикатуре - Анна Шевцова

не упражнялся. Этому были личные причины: как он пишет в книге «Десять десятилетий»[192], долгие годы у самого художника одновременно было две семьи. Над моральным обликом «коллег по цеху» открыто иронизировал в своих работах В. Чижиков[193].

(«– Ну, что тебе сказать про мою жизнь? От бобра бобра не ищут!») Рис. В. Чижикова. «Крокодил». 1971. № 3. Обложка

В 1960-е разводы перестали быть событием, «новый муж» в телефонном разговоре длинноногой красотки перечисляется наряду с новым сервизом и новой шляпкой (Е. Шукаев, 20/1963), а в 1977 году тема разводов и вовсе попала на обложку в карикатуре Б. Савкова, где бывший муж в компании друзей с цветами и возлияниями отмечает окончание супружеской жизни («У нас в последнее время разводы проходят торжественнее и интереснее!»).

Активно в 1970–1980-е гг. редакторы и художники журнала эксплуатировали тему ухода от алиментов. Исполнительный лист превращается в гигантский сачок в руках милиционера («Ловля папочек»[194], В. Жаринов); скрывающихся от уплаты алиментов изображают в виде снежного человека[195] (Е. Щеглов) и даже сравнивают с обезьяной[196] (С. Спасский). Значительно реже визуализировались те, кто не выплачивал алименты престарелым матерям.

Камасутра через замочную скважину

В отсутствии других развлечений личная жизнь соседей в коммуналке интересовала многих. С конца 1950-х гг. одним из ключевых мемплексов «Крокодила» стала замочная скважина, которая ассоциировалась с подглядыванием, сплетней, и анонимками. Вышедший в 1972 году альбом «Враги и друзья в зеркале „Крокодила“» (1922–1972)» в ознаменование полувекового юбилея издания поместил сплетников в число мишеней, куда красная сатирическая рептилия целится из лука, рядом с бракоделами, хапугами, расточителями, взяточниками, бюрократами, алкоголиками и очковтирателями («Продолжаю вести огонь», Ю. Федоров, 1960). Интересно, что сплетница – единственный женский образ в этом цирке уродцев.

Сплетницы представали то старушечьим синклитом, заседающим перед подъездом, то отталкивающего вида женщинами, обсуждающими и осуждающими молодежь, то соседками, сующими свои длинные крючковатые носы в дела других. Генрих Вальк изобразил предусмотрительного ухажера, провожающего свою девушку и принесшего бабкам у подъезда автобиографию и анкету[197]. В карикатуре В. Шкарбана 1968 года мама увещевает сына-шалуна, целящегося из игрушечного лука в замочную скважину: «Перестань, попадешь тете Нюре в глаз!»[198]. Именно замочную скважину напоминает безграмотный донос на соседа:

Заевление. Мой сасед морально разложился, не женица, ничего о себе не рассказывает залажил комнату неизвесными книгами завел сабаку негегеиничной пароды, примите меры! А то… («– Вот заявление на соседа принесла». Рис. О. Корнева, 27/1973).

Но склочниками бывают и мужчины: один из них счастлив при виде разведенного моста: «Хе-хе, мостик-то разводится со своей половиной, учтем!» («Радость склочника», Лев Самойлов[199]), другой, в карикатуре «Доброжелатель» 1959 г. прославленных Кукрыниксов, – омерзительный, лысеющий, сизый мужчина, капающий чернильной слюной на черновики анонимок. Его перо с раздвоенным жалом уже произвело на свет очередной анонимный пасквиль с характерной риторикой тех лет:

Хачу остаться неизвестным. Заинтересуйтесь моим соседом. Как человек сигнализирую. Па слухам, т. Иванов женился 20 рас. Праверьте! А его бабушка была фрелина. Березкин с ним подозрительно улыбается. К сему ваш?[200]

Здесь и указание на дворянское происхождение жертвы, и на круг его знакомств, и на моральный облик. Мотив замочной скважины указывает и на то, что вплоть до середины 1980-х значительной части читателей был хорошо знаком «коммунальный очаг», как говорилось в фильме «Покровские ворота», где вынуждены были сосуществовать очень разные люди. Жгучий интерес к личной жизни соседей у некоторых людей был обусловлен еще и тем, что, «подсуетившись», можно было добиться перераспределения скудных жилых фондов в свою пользу. Другие же следили за соседями из любви к искусству. Изящно этот мотив был обыгран в фильме «Стиляги», где соседка наблюдает целую галерею картинок из Камасутры через замочную скважину в двери молодоженов.

«Случайная связь промелькнет, как зарница…»

«Крокодил» крайне редко печатал плакаты, посвященные профилактике венерических заболеваний. Плакат с поникшим тюльпаном с накрашенными ресницами, адресованный дамам («Случайная связь промелькнет, как зарница, а после, быть может, болезнь и больница», автор – А. Браз), – скорее исключение из правила, причем позднее – 1986 года. Заболевания, передающиеся половым путем, эвфемически именовались «болезнью», и в целом ясно, что ответственность в этой ситуации лежит в первую очередь на женщине. «Неразборчивая в связях» дама, разносящая инфекции, стала известным в культуре США образом, который активно использовался во время «войны с сифилисом» в 1940–1950-х годах (болезнь считалась разрушительницей порядочной мужественности и семейной гармонии). Женщины вне рамок социально предписанной женственности были мишенями, их следовало винить и стыдить. Как отмечает Элинор Клегхорн, в послевоенных США «беспокойство, связанное с заражением военных венерическими заболеваниями, привело к громким пропагандистским кампаниям, призывающим солдат держаться подальше от «женщин легкого поведения», «доступных дам» и «уличных проституток»[201]). Поскольку для подведомственного издания «Правды» было немыслимым признать существование этой категории гражданок вплоть до второй половины 1980-х гг., в журнале не было и быть не могло соответствующей тематики и ее визуализации.

(«– А это итог моей последней творческой командировки».) Рис. В. Чижикова. Сатирики об искусстве. Альбом. М.: Советский художник, 1975. (Мастера советской карикатуры). С. 42

Социальные плакаты куда чаще рассказывали о вреде алкоголя, курения, призывали тушить свет, экономить народное достояние и соблюдать технику безопасности. Редкий агитационный плакат о повышении рождаемости («А я хотела сделать аборт», 1961 г., А. Добров), изображающий счастливую мать со здоровым упитанным младенцем, разумеется, предназначался женским консультациям, а не центральной печати.

В первую очередь социум интересовало не здоровье женщины вообще, а ее здоровье репродуктивное, причем это касалось советских гражданок от Москвы до самых до окраин – отсюда многочисленные плакаты о колхозных/заводских яслях, фельдшерско-акушерских пунктах, женских консультациях и детских поликлиниках, куда счастливые матери в малицах, тюбетейках и вышиванках несли своих румяных грудничков. Призывал к повышению рождаемости плакат «Один ребенок – хорошо, два – лучше» (1968 г., В. Степанов) – один из многих подобных, восходящих к идее А. Макаренко о том, что «однодетная семья не имеет признаков коллектива, она слишком мала для этого».

Тема абортов в «Крокодиле» и вовсе стыдливо табуировалась: журнал не торопился брать на себя ни просветительские, ни морализаторские функции. При этом после постановления от 5 августа 1954 года с учетом статистики детской и материнской смертности женщин прекратили преследовать за аборты – и через десятилетие количество искусственных прерываний беременности превысило отметку в 6 млн в год; и еще долгие десятилетия