Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

своих экспериментов с отравлением заключенных газом в 1940 и 1941 годах в замке Хартхайм и на других подобных небольших полигонах для испытания смертоносных методов. Теперь они были готовы реализовать эти методы в гораздо более широком масштабе.

Уолли де Ланг отметила, что замок Хартхайм являлся для нацистов площадкой не только для тестирования химических веществ, но и для отработки других аспектов крупномасштабной машины смерти: подбора нужных врачей и другого персонала, способов обмана жертв и ликвидации трупов. Это было приобретением навыков для будущих массовых убийств, которые в последующем будут использованы в таких местах, как Собибор, Треблинка и Освенцим.

Чтобы приступить к перемещению голландских евреев в эти центры смерти, оккупантам нужен был пункт сбора в Нидерландах, предпочтительно подальше от потенциальных свидетелей. Для этой цели немцы выбрали бывший лагерь беженцев Вестерборк в провинции Дренте и расширили его, превратив в так называемый транзитный лагерь.

Голландским подрядчикам было поручено построить двадцать четыре больших деревянных барака, рассчитанных на две-три сотни человек в каждом. Голландская национальная железная дорога также в 1941 году получила распоряжение наладить железнодорожное сообщение от этого лагеря до станции «Хоогхален». Для строительства новой железнодорожной ветки использовался труд еврейских заключенных, а имущество евреев было продано в Голландскую фондовую биржу для финансирования их депортации. Вся система была отлажена таким образом, чтобы с максимальной эффективностью переправлять евреев в «лагеря уничтожения» в оккупированной немцами Польше.

Глава 5

«Теперь все готово – охота начинается»

Как гражданская администрация Нидерландов отреагировала на рейды немецкой полиции, на ее нападения на своих граждан из числа евреев и их задержание?

«Как нам поступать? Что мы можем сделать? – записал в своем дневнике в августе 1941 года Йоханнес Боот, мэр небольшого голландского городка Виш. – Нет народа более униженного, чем евреи. Чтобы спасти их от террора, им следует оказать помощь»{79}.

Некоторые еврейские жители уже скрылись из городка, один еврей дважды пытался покончить с собой. Йоханнес Боот испытывал в этой ситуации чувство полного бессилия и намерен был подать в отставку, о чем и сообщил генеральному секретарю Министерства внутренних дел Карелу Фредериксу, который отговорил его от этого решения.

«По мнению Карела Фредерикса, готовность принять дискриминацию и унижения еврейских граждан на данный момент являлась «меньшим злом», с которым необходимо было смириться, чтобы должным образом выполнять свою работу в условиях немецкой оккупации», – писал историк Питер Ромийн. Подобного же мнения по этому вопросу на данном этапе придерживались многие голландские власти: голландские государственные служащие должны были думать об остальных гражданах, которые полагались на них, а не сосредотачиваться лишь на «еврейском вопросе»{80}.

Питер Ромийн утверждал, что рассуждения голландской администрации о «меньшем зле» легли в основу стратегии борьбы с оккупантами, которая ограничила противостояние голландской общественности нацизму и ослабила у народных масс желание оказывать ему сопротивление. До 1943 года гражданским властям, заключил он, «удавалось убедить большинство голландского населения воздерживаться от сопротивления».

Февральская стачка 1941 года, организованная рабочими в поддержку соотечественников-евреев, какой бы масштабной ни казалась на месте событий, не смогла задеть сердца тех, кто находился в высших эшелонах руководства промышленностью. Такие компании, как «Веркспоор», «Фоккер», «Вилтон-Фийеноорд», Голландские национальные железные дороги, продолжали подчиняться рейху, несмотря на усиливающиеся преследования евреев.

Специальное расследование 1949 года о связях компании «Веркспоор» в военное время с нацистами, проведенное генеральным прокурором А. Х. ван де Вином, позволило выявить, что работа этого сталелитейного завода на немцев «бесспорно» носила военный характер и «служила военным целям противника». Работая на нацистов, предприятие «Веркспоор» производило турбины, котлы и другое оборудование для эсминцев, минных тральщиков и других военных кораблей. На нем изготавливались средства маскировки для самолетов и откидные устройства для оружейных стоек, а также железнодорожные вагоны для перевозки войск. На этом предприятии построили ангар для немецких самолетов на «Фолькель Нахтландеплац», запасном аэродроме, который немецкие ВВС развернули в природном заповеднике в Нидерландах (позже этот запасной аэродром стал авиабазой люфтваффе){81}.

После войны председатель компании Маринус Хендрик Дамм утверждал, что его завод выполнял немецкие заказы «только по принуждению». Однако генерального прокурора А. Х. ван де Вина эти аргументы не убедили. Согласно его утверждению, «Веркспоор» относился к немцам с той почтительностью, которая обычно проявляется по отношению к обычным деловым клиентам». Исходя из «восторженного» отношения к оккупантам, добавил он, «в этом случае трудно говорить о соблюдении даже минимальной сдержанности к противнику».

Генеральный прокурор пришел к заключению: «Это нечто большее, чем просто преступная беспечность». Согласно расследованию, председатель компании Маринус Хендрик Дамм был «услужлив» в своем общении с оккупантами{82}.

Некоторые рабочие вышеперечисленных компаний тайно присоединились к Движению сопротивления, участвуя в различных видах нелегальной деятельности. Однако, если их задерживали, им грозили более суровые наказания, чем лицам, работавшим в любых других отраслях, поскольку их компании играли важную роль в наращивании военного потенциала Германии.

Как только Февральская стачка завершилась, по всей стране было распространено «Воззвание», угрожавшее работникам пятнадцатилетним тюремным заключением за участие в забастовках. Самые суровые наказания были предусмотрены для сотрудников компаний, которые являлись «важными для вермахта, включая все основные предприятия».

«Если предприятия, на которых вы работаете, важны для немецкого вермахта, то участие в забастовке может закончиться для вас смертной казнью, – прилежно записала в своем дневнике 26 февраля двадцатипятилетняя машинистка из Амстердама. – Теперь мы это знаем. И я надеюсь, что все в Нидерландах вернутся к работе. Вместе с тем я рада, что забастовка была такой стихийной и всеобщей, независимо от того, была ли она разумной или нет. Нидерланды, таким образом, показали, что они не допустят подобного к себе отношения, что мы будем защищать наших сограждан, независимо от их расы… Интересно, что немцы думают о нас сейчас?»[64]

* * *

Что думали немцы? Они немедленно уволили более семидесяти голландцев из состава городской администрации и распустили муниципальный совет Амстердама. Хотя Зейсс-Инкварта и других руководителей СС, возможно, удивила поддержка евреев со стороны рабочих, они наряду с этим были встревожены тем, что полиция Амстердама – по-видимому, сознательно – не стала защищать членов НСД.

Мэр де Влугт был смещен со своей должности и заменен прогермански настроенным Эдвардом Джоном Войте. Оберфюрер СС Вальтер Шредер был назначен «специальным посланником», чтобы найти замену комиссару полиции Амстердама Хендрику Йохану Ферстигу. Он остановил свой выбор на кандидатуре Сибрена Тюльпа, бывшего подполковника Королевской армии Голландской Ост-Индии, «убежденного национал-социалиста», «впитавшего антисемитские идеи»{83}.

Комиссар полиции Сибрен Тюльп, харизматичная личность, пользующаяся популярностью среди своего окружения и подчиненных, не стал проводить радикальной перестройки своего ведомства, но включил в его состав «новые подразделения, которые действовали самостоятельно под его личным руководством»{84}. В течение нескольких недель Сибрен Тюльп договорился о встрече с Вилли Лагесом, руководителем немецкой Службы безопасности (СД, разведывательное управление СС) в Амстердаме, чтобы обсудить, как они могли бы наилучшим образом организовать силы полиции Амстердама, чтобы подобное фиаско больше не повторилось. Им нужно было привлечь на свою сторону гражданское население Нидерландов и подавить Движение сопротивления. Для этого им нужна была прогермански настроенная голландская полиция, которая выступала бы посредником между нацистским режимом и общественностью страны.

Как объяснил Вилли Лагес в своих показаниях, которые он дал после войны, «многие голландцы не хотели идти в Службу безопасности на Эутерпестраат», чтобы сообщить о тех или иных подозрительных действиях, потому что это означало бы контакты с немцами, что многими было бы воспринято как предательство. Идея состояла в том, чтобы создать полицейское подразделение, укомплектованное голландскими агентами, где голландцы чувствовали бы себя более комфортно, делясь необходимой информацией и составляя официальные полицейские отчеты на своих соседей{85}.

Это был первый шаг к созданию Службы политической разведки и контрразведки (Inlichtingendienst), голландского управления политических расследований, которое обеспечивало деятельность немецкой Службы безопасности (СД). Предполагалось, что Служба политической разведки и контрразведки будет располагаться недалеко от Еврейского квартала по адресу Ньюве