Записки москвича - Дмитрий Владимирович Кошлаков-Крестовский

А мимо нас медленно проезжает поливальная машина, прибивая накопившуюся за ночь пыль в уголочки между бордюром и мостовой, наполняя свежестью весеннюю Москву.

Московский листопад

Московский листопад не сравнить ни с каким другим.

Скажете – а что тут необычного? Деревья те же, мётла у дворников такие же, дождик сверху моросит, приклеивая листву к мостовой.

И люблю я эту чудесную пору и в городе на Неве и в тундре Заполярья, и в парках усадеб Пушкиногорья. Везде свои краски и свои запахи. И везде есть частичка моего сердца.

Но нет, всё же иначе всё. Потому что он, московский листопад – дома. Там, где не часть сердца, а целиком. Всё. Без остатка.

Матушка-Столица

Нет ничего постоянного, как что-то временное. Но, в то время, строили новое и не оглядывались на опыт предыдущих поколений. Судьбоносное постановление IV Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов гласило: «В условиях того кризиса, который переживает русская революция в данный момент, положение Петрограда как столицы резко изменилось. Ввиду этого съезд постановляет, что впредь, до изменения указанных условий, столица Российской Советской Социалистической Республики временно переносится из Петрограда в Москву». Так, сами того не ведая, вернули то, что предыдущий реформатор отнял у страны – вернули сердцу России официальный статус столицы. На протяжении двухсот лет административной столицей Российской Империи был город на Неве. Красив и статен, но холоден и чопорен, он всегда отличался от самого понимания российской души, безусловно выделяясь на фоне остальных. Сердце же всех без исключения, навсегда оставалось в Матушке-Москве. Хлебосольной и тёплой, звонкой и солнечной.

Москва на протяжении двух столетий смиренно несла ношу «второго» города Империи, рожая гениев и венчая на царство, сгорая до тла и восставая из пепла. Москва жила и ждала восстановления справедливости.

Это сейчас, все кому не лень становятся столицами культурными, волжскими, сибирскими. Не понимая, что столица всегда была, есть и будет только одна – Москва!

Обо мне

Асфальт

Он часто шёл по улице с опущенной головой. Некоторые, как всегда спешащие по своим неотложным делам прохожие, жалели его, думая, что он получил плохую оценку и идёт, понурив голову, еле передвигая ватные ноги, домой. Но учился он сносно, да и не сильно расстраивался из-за оценок.

Он очень любил всматриваться в асфальт. Но не в новый, свежеположенный и пахнущий свежим городом, а в старый, видавший виды. С его многочисленными трещинками-морщинками. Вот он увидел солнышко с лучами до светофора, а вот перед ним выросло невиданное чудовище из его детских снов. Вот он попадает в огромную паутину, расставленную невиданным пауком, и с трудом, на одних мысочках, чтобы не дотронуться до нитей, выскакивает из неё. И вот причудливые линии, которые он представлял себе мощёной дорогой, привели его…

И смех, и грех

Он знавал разных людей. Умел выпить водку из пластикового стакана у магазина и прогреть бокал для коньяка. Закусить жареной мойвой в палисаднике у дома, и с не меньшим вкусом наслаждаться тем, что уже не привозят в его страну.

И там, и там он не был своим. Потому что он всегда оставался самим собой.

Бабушкины пирожки

– Итак, хочу вам сообщить, что через месяц все мальчики обоих десятых классов отправляются на трехдневные военные сборы, запланированные в рамках учебной программы, – начало урока НВП в десятом классе не совсем простой московской школы обещало быть интересным.

Учитель НПВ Дмитрий Петрович, он же по совместительству преподаватель ЭПСЖ, может быть память сохранила эти незабываемые уроки этики и психологии семейной жизни, стоял у доски в как всегда безупречно выглаженном костюме, наполняя классную комнату ароматом «Дракара» и свежевыкуренной кубинской сигареты «Партагас» (на пачке была изображена лодка с распущенным парусом, плывущая по бескрайнему океану, а крепости они были такой, что меж курильщиков моментально были прозваны – смерть под парусом).

Надо сказать, что и тот, и другой предмет давался ему с большим трудом. По званию он был подполковник, но сапоги носил последний раз в училище и то, скорее всего, во время принятия присяги. В школе нашей он дослуживал, вернувшись, по нашим предположениям, из далёкой африканской страны, где работал переводчиком военного атташе ограниченного контингента по поддержанию мира во всём мире. Автомат под его руководством мы разбирали и собирали, укладываясь в нормативы, а вот слушать истории о семейной жизни оставались далеко не все. Нет, не из-за неуважения к преподавателю, напротив, старались уберечь его от постоянного состояния неловкости и смущения. Но те, кто всё-таки оставался в классе, стены которого были увешаны патриотическими армейскими плакатами и пособиями, а шторы прикрывали огромные окна, пропуская немного света, слушали подобранные нашим уважаемым подполковником рассказы и миниатюры об отношениях между полами, живо включаясь в обсуждение той или иной семейной проблемы, считая себя непременно экспертами. Правда, многие из них только недавно начали бриться…

– Освобождаются от увлекательной и познавательной поездки только те, у кого есть медицинская справка-освобождение от физкультуры. Остальные в полном составе имеют возможность окунуться в прелести армейской жизни, и, я надеюсь, будут более усердно учиться в оставшиеся дни и готовиться к поступлению в институты, – сказав эти, как казалось, заготовленные слова, Дмитрий Петрович улыбнулся с прищуром как Ильич на плакате за его спиной, и выдохнул. Самое сложно для себя он сделал.

Класс загудел.

Девочки, щебетали, поглядывая на своих «защитников», которые на школьном смотре строя и песни не попадали в ногу, чеканя шаг скорее под «Мишель», эпическое произведение ливерпульской четверки, слова которой были старательно вырезаны с последней страницы «Московских новостей» на английском языке, чем под «Прощание славянки».

Мальчишки, вернее, те из них, которые, не боясь родительского гнева, стирали дефицитные кроссовки о гравиевое покрытие спортивной школьной площадки, играя после бесконечной ежедневной математики в футбол, принялись обсуждать, кто из пап служил и какие остались воспоминания. Как вязать портянки и выдадут ли им сапоги и пилотки? Получится ли им пострелять из автомата? Ведь зимой, когда их возили на полигон сдавать очередные нормативы, плюхнувшись в лужу для принятия положения «лёжа», за те несколько секунд, что вылетали десять пуль из дула самого надёжного автомата в мире, они ничего не успели понять и прочувствовать.

В глазах других, коих было примерно половина, появилась тоска и страх от одного