Записки москвича - Дмитрий Владимирович Кошлаков-Крестовский

Тогда ему казалось, нет, он был просто уверен, что так будет всегда…

Бумеранг

Он всегда поражался – как же так? Как он возвращается обратно?

В детстве даже не раз пытался смастерить его, но каждый раз он улетал туда, откуда его невозможно было достать.

Он рос, и никогда, отправленный им бумеранг не возвращался. Что не так он делает? Может быть изгиб не тот? Или слишком сильно бросает, вкладывая, как он умеет, всего себя в бросок?

И он не переставал раз за разом запускать его ввысь… Он просто перестал ждать его возвращения.

И вот однажды он вернулся. Потом ещё и ещё…

Ветерок

Детский сад наш спрятался в узких московских переулках и как бы вырос сквозь асфальт маленьким островком детского смеха. Детишек в группах было много, пустых кроватей не было, а все родители знали друг друга с песочно-качельного детства соседних дворов.

Но помимо номера, присвоенного как положено вышестоящим образовательным ведомством, было ещё и название, бережно сохраняемое и оберегаемое не один десяток лет – «Ветерок». История умалчивает, почему именно «Ветерок», а не, к примеру, «Звёздочка». Может быть, назвавший его так вспоминал забытую песню с одноимённым названием, некогда популярного эстрадного коллектива, который этот ветерок нес, а может быть, он подумывал о долгожданном ветерке перемен, который через несколько десятилетий задул могучим ураганом в нашей стране. Но, так или иначе, все, от начальной до старшей группы, с гордостью именовали себя «ветерками».

Надо сказать, что дома, а значит и люди, жившие в них, были разные. Рядом стоящие ведомственные и консерваторские дома были наполнены приторно рафинированными гражданами. Но были и дома с уплотненными и не расселёнными коммуналками. А был целый «татарский» дом, в котором жили все окрестные дворники со своими многочисленными детьми и родственниками, часто еле изъясняющимися по-русски.

Но самыми интересными «соседями» были дипломаты, жившие и работающие в многочисленных посольствах дружественных и не очень стран. Посольства и торговые представительства занимали все окрестные более или менее сохранившиеся особняки нашей маленькой частички тихого московского центра.

По неизвестным мне причинам, в каждой группе были дети этих дипломатов. И это выделяло наш, по сути, обыкновенный сад, среди многих других.

Наша группа не была исключением. И в один прекрасный момент в группе детишек, говоривших на разных языках, стало столько, что Елена Петровна, воспитательница, приходила с русско-английским разговорником, вычерпывая из своей памяти остатки изучаемого в институте, а баба Нюра, наша нянечка, пышная старушка, часто пускала слезу, когда сын дипломата писался в штаны, а она не понимала его потребности.

И все бы было хорошо, ведь язык детского общения не имеет национальности, но однажды в группе появились два представителя далёкой заокеанской англоязычной страны – девочка и высокий чернокожий мальчик.

В это же время группу пополнил сын только что переведенного из второго по величине города нашей необъятной Родины цековского функционера. Мальчуган был кругленький и розовенький. Напоминал молочного поросёнка. Даже голос у него был немного визглявый.

С приходом Паши, именно так звали новичка, жизнь группы из спокойной превратилась в подобие воскресного южного рынка. Он выделил себе в друзья описанных ранее заокеанцев и дочку сотрудника европейского посольства, которая за год уже начала понемногу говорить по-русски, а мы, немного переиначив трудное для детского восприятия арийское имя, звали её Машкой.

Проблемы начались сразу. В первый же день ему не досталось горшка. По традиции, нас всех, не взирая на цвет кожи и родной язык, высаживали перед обеденный сном, читая стихи Агнии Барто. Пашка раздулся ещё больше и приобрёл цвет красного сигнала светофора. Но сдержался и встал за спиной чернокожего одногруппника, нервно ожидая окончания мероприятия.

На полдник ему не достался кефир, и он, взвизгнув, по южному смягчая букву «г», выдал тираду с определением всех нас. Не поняв ни слова, но почувствовав напор, англоязычная Галька, так проще было называть её заокеанское имя, округлила глаза и протянула кружку с остатком своего кефира неунимающемуся Пашке. Торжествующе он залпом выпил, утерев рукавом остатки на губах, и отправился спать на только что заправленную новую кровать.

И так происходило каждый день – то ему не хватало лопатки в песочнице, то выбивали первого в вышибалы, то не хватало пары в ручеёк…

Все мы старались его успокоить и подбодрить как могли, но, выбрав себе в друзья Гальку, Машку и чернокожего «баскетболиста», он, после очередной истерики, вился юлой вокруг них, получая, в конце концов, желаемое.

Выдыхали мы только тогда, когда по причине очередной инфлюэнции Пашка оставался дома. Мы не радовались его болезни, мы радовались тишине и спокойствию в нашей когда-то дружной группе.

Так прошёл год, с перерывами на грипп, новогодние праздники и Первомай. И вот уже «ветерок» унес всех нас в неизвестное будущее, в котором нет-нет, да и слышится Пашкин визг, встречаются в толпе маленькие глазки Гальки, стук баскетбольного мяча высокого чернокожего спортсмена и угадывается понимание русских слов в глазах Машки…

Вечер пятницы

Всю неделю ждём, чтобы пропустить, ах, как же прекрасен русский язык, именно пропустить, чтобы не задерживалась, кружечку другую пенного напитка под названием «пиво» с сослуживцем, а то и встретиться с друзьями, специально запланировав «постоять часок» ещё в понедельник, и глотаем слюну, подходя всё ближе к знакомому павильону.

Потом, держа в левой руке две кружки, искать глазами свободный качающийся столик, вытягивая шею, как лебедь, подкладывать салфетку под ножку и только тогда поставить кружки на стол. Можно немного выдохнуть, повесить портфель на крючок, расстегнуть плащ, распахнув его, как бы показывая организму – готовься, начинается. Взять кружку, сдуть то, что называется пена, выдохнуть и залпом выпить, немного покрякивая, полкружки.

Пятница…

Впервые

Он так долго этого ждал, готовился. Ему очень хотелось одеть эту потрясающую синюю форму с алюминиевыми пуговицами.

С этими пуговицами он шагал в другую жизнь. И этот шаг для него был как шаги тех солдат в семимильных сапогах, искавших обладательницу хрустальной туфельки.

Накануне, папа впервые гладил ему форму. Он следил очень внимательно. Ему хотелось быть самым заметным.

Солнечное утро первого дня осени. Он проснулся раньше всех. Радио пропикало начало вещания. Гимн вселил в него всю торжественность, которую могла вместить душа семилетнего мальчишки.

Быстрее, быстрее, что вы копаетесь! Пусть идти пять минут…

Цветы, белые рубашки и передники. Гладиолусы в его руках! По сей день, мама каждый год сажает