Дневник. 1941-1943 - Александр Мелентьевич Волков

Началась погрузка. Вещей у нас оказалось колоссальное количество — больше тридцати мест! Грузовик набили с верхом — ничего себе эвакуация! На Павелецком вокзале отправились к начальнику вокзала Карякину. Оказалось следующее: в этот день эшелон 608ой не отходит, т.к. еще не отправлен 598ой, намеченный к отправке накануне. Пассажиров 608го в вокзал не принимают. Карякин разрешил мне и Ротницкому выгрузиться под навесом, и просил предупредить писателей, чтобы они не приезжали.

Мы в'ехали на машине во двор (тоже по специальному разрешению!), выгрузились, получилась громадная груда вещей. Семьи наши остались с вещами, а мы с Ротницким поехали в ССП (но предварительно я информировал о положении Глебова по телефону).

В ССП пообедал, купил бутылку портвейна на дорогу и вернулся на вокзал. Тут я болтался весь день и всю ночь с красной повязкой на руке «ССП», и потому все принимали меня за дежурного и обращались с вопросами: «Где уборная?», «Где кипяток?» и т.д.

Ночью была проверка документов, но нас она не коснулась, мы были на платформе, а проверяли в вокзале. Правда, мимо проходил милиционер и увидев спящего Виву, спросил: «Кто это?» — «Мальчик!» — ответил я и тем дело кончилось. А в вокзале была очень строгая проверка и многих задержали.

21. {вторн[ик].} С утра мотался туда и сюда, организуя приезд прибывающих. Достаточно суматохи и шуму. Эшелон хотели подать в 6–7 утра, но подали только в час дня. Нам удалось захватить грузовую тележку и погрузиться первыми. Благодаря этому мы заняли приличные места — угол вагона. Вещей удручающе много. Носильщику с тележкой пришлось заплатить 130 руб[лей] (накануне еще отдали носильщику 30 р[ублей] и автомашина 200 руб[лей]).

Потом прибежали другие, вещи начали бросать в вагон массой, не разбираясь, а я проверял посадочные талоны.

Во время посадки били зенитки, видимо где-то летали немецкие самолеты (во время сиденья на вокзале тоже неск[олько] раз была стрельба).

Поезд отошел в 3 часа 10 минут.

Прощай, Москва!..

Надолго-ли? Что ждет нас вдали? После от'езда начали разбираться в людях и вещах. Оказалось, что наших 24 человека, одна постор[онняя] женщина, которую к нам всадили вокзальные власти и 4 красноармейца.

Мы разбились на две половины — по 12 человек; в моей половине мы (5 челов[ек]), Ротницкие (3 чел[овека]), две родственницы Хацревина и две женщины Маркман (из аппарата ССП).

Та половина устроилась вперед нас, на наш взгляд очень уютно, а у нас не вышло, получились какие-то бугры и провалы; ночь провели наполовину сидя.

Ночь была очень беспокойная. Мы очень хорошо ехали без единой остановки до Каширы В Каширу приехали вечером, в 8 часов, была тьма, тучи. И в этой тьме за вагонными дверями топот сотен ног и угрожающие голоса. В вагоны ломилась остервенелая толпа, пытаясь открыть вагоны. Это были тоже беглецы из Москвы, которые доехали до Каширы на местных поездах, а теперь пытались уехать на дальних.

С той стороны, где натиск был сильнее, я поставил трех красноармейцев и они отстаивали вагон (они заявляли всем, что здесь — в вагоне — красноармейцы — и публика отступала).

Картина была жуткая — в нашем вагоне были почти одни евреи, нас мог постигнуть погром. Пассажиры очень напугались, особенно Швейцер, которому рассказал ужасы писатель Ю. Слёзкин: он ездил из Москвы и вернулся, до безумия напуганный разгулявшейся народной стихией.

Я и сам впал в панику и во время самых сильных натисков, когда двери отходили в сторону, несмотря на то, что их держали сильные ребята-красноармейцы, кричал истерическим голосом:

— Товарищи красноармейцы, приготовьте винтовки!

Это, конечно, было глупо и опасно, но что поделаешь с нервами, напряженными до крайности? В вагоне слабо горит свеча, за дверями шум и гвалт, двери трещат, люди взбираются на буфера, бегают по крышам...

Но, в общем, все кончилось благополучно. Мы по собственной доброй воле впустили одну женщину, которой якобы надо было проехать четыре остановки (потом оказалось, что она ехала с нами больше 3 суток — до Мичуринска).

Следующей опасной остановкой было Михайловское, где, между прочим, сошли наши спасители-красноармейцы.

Но там все сошло благополучно, были лишь отдельные нарушения, с которыми мы справились очень легко. Ночью мы дежурили то по очереди, то все мужчины вместе и настроение у нас было тяжелое, подавленное.

22. Едем довольно быстро. Днем приехали в Павелец (230 км. от Москвы) Там стояли очень долго и уехали оттуда только ночью (стояли часов 12, а м[ожет] б[ыть] и больше).

Организовались и мы на своей половине — разложили багаж, сверху крыли мягкими вещами и получилось довольно прилично. Спали лучше, по шести человек в ряд, головой к стенкам, ноги к ногам.

Особых событий не было, если не считать обычных свар и склок семейно-бытового характера.

Ночью в 9 часов меня разбудил Влад[имир] Захар[ович] Швейцер и начал таинственно шептать:

— Надо, чтобы это знали только мы с вами. Тут (на ст[анции] Павелец) что-то против нас готовится... Все время ходили сцепщики, стучали-стучали, о чем-то переговаривались, а теперь молчат! Вы подумайте: стучали-стучали и замолчали! Слышите, какая тишина? Тут, наверно, готовится заговор, а в вагонах все спят самым подлым образом! Давайте, хоть мы с вами будем бодрствовать. Когда они придут, мы им скажем: «Что вы тут делаете? Когда мы поедем?»

Кое-как, к 11 часам ночи я его успокоил и мы заснули. Паникёр он и трус невероятный.

23. Приехали в Раненбург, где стояли очень долго, часов 6–7. Я занялся хозяйством вагона. Сделал лесенку при помощи топорика для колки сахара, а гвозди надергал Адиковыми тисочками из старых досок. Сделал в своем углу полку для разных мелочей.

На станции продаются разные продукты: помидоры, огурцы, мясо, курицы, молоко.

Я и частично Вива занимались дровозаготовками, натащили в вагон много дров (какие-то старые козлы, доски и т.п.). Все это стопками под нары.

24. Все еще Раненбург. Из него выехали только в 3 часа дня. Ехали с остановками и часов в 5 были в Богоявленском. Предполагалось, что нас могут отправить оттуда на Пензу через Ряжск и дальше на Самару. Но это предположение не оправдалось, нас повезли дальше на Мичуринск. В Богоявленском стояли часа два.

Ночь ехали, а больше стояли, утро застало нас среди степи. Интересно, как с людей в такой обстановке слетают всякие условности. Все выходят из вагонов, усаживаются на корточках тут же,