Дневник. 1941-1943 - Александр Мелентьевич Волков

Под'езжаем к Саратову. Около полудня Арий Давидович уехал вперед с дачным поездом, мечтая заготовить кое-что (у него в Саратове есть родственник). Пока что стоим на под'ездах, далеко от города.

Ребята с увлечением едят белый хлеб с колбасой, полученный в Аткарске.

Наконец-то долгожданный Саратов, на десятый день пути. Но какого пути! Ведь мы пробивались через прифронтовую полосу, заполненную бесконечными эшелонами отовсюду — из Украины, из Москвы, из Тулы и т.д. и т.п. При таких условиях я считаю, что мы отделались очень благополучно. Теперь мы уже очень далеко от фронта и Гитлера, пламя войны полыхает позади... А около Мичуринска меня терзали серьезные опасения, о которых я, конечно, никому не говорил. Мы могли ждать там бомбежки и сюрпризов, вроде немецкого воздушного десанта.

В вагоне обычный нудный разговор о том, кто бы чего поел.

— Я бы поела пасхи... Знаете, белой, сладкой, рассыпчатой...

— А я бы жирных щей со свежей капустой!..

— Я бы с'ела яблоко... и т.д. и т.д.

Это с утра до вечера и ночью. Только и думают о том, как бы набить свое брюхо, да чем-нибудь повкуснее. Культ Маммоны — противно!

— Соусу бы провансаль...

— Да с водочкой бы, да чтобы стаканчик вспотел...

Фу — паразиты! Вот такие люди, сидевшие на руководящих постах и думавшие только о своем толстом брюхе, и довели страну до ее теперешнего положения.

Саратов расположен очень живописно на крутых холмах, но город грязный, перенаселенный, окраины — деревня. Здесь формируются польские части и наши бронетанковые дивизии. В самом городе стояли недолго. Сначала нас часа четыре держали около грязной лужи, потом ненадолго подали к вокзалу, потом на товарную. Везде говорят, что поезд, вот-вот тронется, уйти куда-нибудь не позволяет боязнь отстать. Даже холодной воды не набрали и остались на ночь без питья.

Пьем мы вообще очень часто сырую холодную воду, но пока все благополучно — желудочных заболеваний еще нет. А что было бы летом в таких условиях: грязь, жара, мухи. Ужасающая дизентерия свирепствовала бы во-всю.

Когда поезд тронулся человек шесть из нашего вагона остались на платформе: инвалид Швейцер, трое Ротницких... Они вскочили на тормозную площадку и ехали на ней до следующей остановки.

Ноябрь.

1, с[уб]б[ота]. Ночью проехали километра полтора; утром проснулись около Волги, на высоком берегу. Рядом — пристань. Верочка принесла с парохода чайник кипятку, чаю напились всласть. Говорят, здесь будем стоять до вечера и Арий Давид[ович] снова поехал в Саратов. Эти его поездки служат поводом для беспокойных сцен и истерик его жены. Спускался к берегу Волги. Чудесная, прямо летняя погода, напоминающая сибирский сентябрь. Тепло, солнце греет, синее небо с легкими облачками, широкая Волга, вдали на холмах широко раскинулся задернутый дымкой Саратов.

Чаю сегодня пили вдоволь.

2. Ночью нас двигали туда и сюда, но мы проснулись на той же ст[анции] Увек. Единственным результатом переездов было то, что у Ротницких на верхней полке, которую я вчера устроил, опрокинулась корзина и из нее потоком полились два килограмма лущеных семечек, купленных Арием Дав[идовичем] в Саратове. От меня ему, конечно, попало, как следует.

Утром, наконец, тронулись, простояв в Саратове двое суток. И вот наконец мост через Волгу! Теперь немец от нас далеко... Вспоминаю стихи:

...Татарин злой шагнул

Через рубеж хранительныя Волги...

Эти татары с их так называемыми «зверствами» были сущие младенцы в сравнении с гитлеровскими молодчиками.

Перевалив через Волгу, остановились на раз'езде. Я набрал воды из волжской поймы, накипятили чаю и принялись за суп.

Долго стояли на ст[анции] Анисовка. Погода плохая, холодно, почти все время с самого утра идет дождь.

3. Ехали всю ночь с небольшими остановками и проехали 150–180 км. Ночью миновали ст[анцию] Урбах и в 8 часов утра остановились на ст[анции] Плёс. Грязь ужасающая — и на станции и в вагоне.

Днем — большая станция Ершов. Там покупали обед для всего эшелона, получили хлеб (на нашу семью досталась большая буханка). Утром ели ливерную колбасу, полученную в Саратове. На обед плохой перловый суп и отвратительная манная каша, которую никто не стал есть. Свою порцию мы отдали студентам, ехавшим на тормозной площадке, они с голодухи ели с удовольствием.

В Ершове стояли долго.

4. Ночью, казалось, стояли больше, чем ехали, и все же сделали километров 150. В 9 ч[асов] утра были в Уральске. Там удалось получить два чайника кипятку, но наши косоногие бабы ухитрились один из них пролить (кстати сказать, чайники с водой в нашем вагоне опрокидываются удивительно часто). Все же наша половина напилась вдоволь. Мы доедали ливерную колбасу.

От Уральска едем быстро, за 1½–2 часа сделали больше 50 км.

Хотели варить обед, но нет воды. Сейчас стоим на маленьком раз'езде, казашки предлагают кур и хлеб в обмен на мыло.

На предыдущем раз'езде, где поезд останавливался всего на минуту, отстала женщина с двумя детьми, которая имела неосторожность выйти из вагона.

Сегодня две недели нашего путешествия; судя по темпам, дня через четыре будем в Арыси.

5. В 12 часов ночи были в Илецке. Здесь сошла одна из наших пассажирок, Вера Васильевна Эверлинг (жена брата писателя Хацревина), направляющаяся в Караганду. Она страшно выстудила вагон, сидя у открытой двери, а я половину ночи провел на ногах, открывая и закрывая тяжелую вагонную «дверину». В[ера] В[асильевна] ушла, потом вернулась, заявив, что она сходить не будет. А через 10 минут раздумала и все-таки сошла, приведя людей, которые понесли ее вещи. В результате этой ночи весь вагон чихал и кашлял.

Днем ехали отвратительно, больше стояли, чем двигались. Погода резко повернула на холод, с утра шел снег.

Актюбинск еще далеко, но думаю, к вечеру будем там.

Мои спутники.

1. Николай Иванович Ветлугин, единственный в вагоне русский, кроме меня. Драматург («Улыбка Джиоконды», «Мать» и др.) Человек довольно желчный и ядовитый, но, вообще, с ним можно иметь дело. У него болит нога, поврежденная при неудачной посадке в поезд на Северном вокзале; все же он по мере своих сил принимает участие в обслуживании вагона. Основная должность — главный истопник.

Жена его — Лидия Авксентьевна.

2. Владимир Захарович Швейцер, журналист с «довоенным» стажем, киносценарист. Узкий холодный эгоист. Заботится только о себе, разыгрывает большого барина. За ним, как за кумиром, ухаживают две женщины — жена Наталия Николаевна и сестра Ида Захаровна. За всю дорогу Швейцер