Культура Урала - Андрей Эдуардович Мурзин

узнаете из тысячи – это совершенно особый тип, выработанный на бойком промысловом месте. Одним словом – настоящая рабочая гвардия – народ все рослый, здоровый… – встретите – всегда и невольно залюбуетесь. Других таких молодцов не найти. Лица смышленые, движения уверенные»53.

Долговременное взаимовлияние и взаимодействие культур русского, башкирского, татарского и других народов в условиях горнозаводского Урала вело к выработке общих местных черт в материальной и духовной жизни этих народов на всех уровнях: начиная от быта, форм хозяйствования, устройства жилища до языка, духовной культуры, мифологии, чему посвящена обширная научная литература. «Среди социально значимых и устойчивых понятий «мы», присущих уральским горнозаводским рабочим, следует выделить земляческие <…>, конфессиональные <…>, национальные (русские, украинцы, татары, башкиры, зыряне и пр.). Но, разумеется, базовое понятие «мы» уральских рабочих определялось их общим участием в горнозаводском производстве, комплексом возникавших в этой связи трудовых и правовых отношений»54.

Массовая колонизация края завершилась в середине ХIХ в. В начале ХХ в. Средний Урал стал «еще более русским и полиэтничным. Эти факты не противоречили друг другу. В городах Урала обосновались группы татар, евреев, поляков, немцев, способствовавшие торгово-индустриальному развитию. <…> Столыпинские реформы вовлекли в поток переселений крестьян белорусов, латышей, эстонцев, немцев-колонистов»55. В Пермской губернии в 1908 г. из более 3 млн. жителей русские составляли 90,9 %, за ними численно следовали башкиры (3,1 %), коми-пермяки (3 %), татары (1,5 %), черемисы (0,5 %), вотяки (0,24 %), вогулы (0,07 %)56.

Но эти статистические выкладки, не ухватывающие сути качественных изменений в характеристике уральского населения, не должны вводить в заблуждение. Многосоставность, разнородность уральской культуры не означали отсутствие у нее внутреннего единства, но обуславливали его сложный характер. Внутри уральского пространства горнозаводская культура находилась во взаимодействии с другими культурами (субкультурами): старожильческого крестьянства, городских мещан, уральского казачества, различных местных этнических групп. Но именно горнозаводская культура, и не только благодаря своему хозяйственно-экономическому значению, стала смысловым ядром, структурообразующим началом уральской культуры, наложив отпечаток на весь ее облик.

Вместе с осознанием уникальности своего края, его роли во внутрироссийском пространстве, все более определенно проявляет себя региональное сознание, все более различимыми становятся признаки формирующейся региональной идентичности. Необходим был качественный скачок в восприятии окружающей реальности, чтобы в схожести условий жизни при заводах, знакомых чертах «заводского человека», близости в стиле произведений декоративно-прикладного искусства не знакомых между собой мастеров увидеть проявление единого начала, родственного мироощущения. Подобное, сначала скорее интуитивное открытие вело к изменению взгляда на всю картину уральской действительности.

Если раньше картина уральской действительности «представляла собой мозаичное полотно из разбросанных по разным уральским губерниям и уездам множества заводов-поселков, каждый из которых являл собой довольно замкнутый мир, то теперь обнаруживалось, что все они связаны между собой невидимыми нитями, объединяющими их в единый социокультурный организм. Как у целостного образования у уральской жизни начинали проступать общие очертания, единый неповторимый облик. Урал может быть определен не только как особая территория с конкретными географическими координатами, природно-климатическими условиями, производственной специализацией или административными границами, но и в качестве территориального образования, имеющего внутреннее основание своего развития, свою историю и индивидуальный облик»57.

Рост уральского самосознания становится заметным в пореформенное время, в последней четверти XIX в. Этому способствовало строительство в 1880–1890-е гг. железных дорог (особенно Транссибирской магистрали, связавшей Урал с Центральной Россией), расширение внешних связей и контактов края, втягивание его в переживаемый страной общий процесс модернизации, которые разрушали обособленность и известную изолированность его прежнего существования.

Историки и краеведы развернули большую исследовательскую и общественную деятельность. В этот же период создается ряд промышленных и горнотехнических заводских музеев. Все научные изыскания, культурные акции, выставки, другие общественные начинания в различных областях жизни края складывались на рубеже веков в единую тенденцию становления уральского самосознания.

Трудности, с которыми сталкивался в крае процесс модернизационных преобразований, были обусловлены не только сохранением «поместного» строя уральской горнорудной промышленности, но и существованием в крае особого уклада горнозаводской жизни. На сложность этого пути указывала та болезненность, с которой протекала трансформация традиционного, патриархального сознания уральских рабочих далеко не похожих на классических пролетариев. В горнозаводской среде сохранялось устойчивое представление о социальной справедливости, проистекающее из «исторического долга» заводов перед населением (предполагающее обязательное обеспечение работой, минимумом социальных гарантий). Подобное положение породило парадоксальную ситуацию «прикрепления заводов к населению».

Еще в начале ХХ в. в ходе широких дискуссий признавалось, что уральский рабочий – «не пролетарий в европейском смысле слова» (Л. Воеводин), что он «со страдой, землей, крестьянскими взглядами» имеет «специфически уральский тип» (А. Митинский). Уральское сознание существенным образом отличалось от традиционного крестьянского, выпестованного общинной жизнью, для которого характерны были ориентация на авторитет, консерватизм форм поведения, почти полное отсутствие проявлений автономности личности. В этом отношении закономерно, что в уральском типе современники в качестве основных черт выделяли такие отличительные черты, как независимость, сметливость, предприимчивость, силу и внутреннюю красоту. Все это было воплощено в исторически сложившемся уникальном облике горнозаводского Урала.

В условиях общественного кризиса, когда сильно́ оставалось влияние народнического подхода (отождествлявшего понятия «народ» и «крестьянство» как самого большого российского сословия), уральская действительность давала Д. Мамину-Сибиряку основания смотреть на народ как на исторически сложившуюся и во многом продолжающую существовать в крае общность людей, объединенных общей памятью, национально-религиозными и культурными традициями.

Понятие «народ» для Д. Мамина-Сибиряка было шире каких-либо попыток его классового определения. В возможной пролетаризации Урала писатель видел угрозу дальнейшего раскола края на противостоящие социальные группы. Его протест против унизительных условий жизни уральских рабочих не означал поддержки распространения идеологии промышленного пролетариата как некоего класса, все принципиальные вопросы существования которого лежат в плоскости экономических интересов, политической борьбы. Такой подход вызывал неприятие со стороны современной писателю петербургской критики, укорявшей его тем, что писатель вместе со своей «уральской темой» остался в «стороне от главного русла», от столбовой дороги развития русской литературы.

Все это в значительной степени явилось отражением неопределенности положения Урала в общероссийском пространстве, в контексте исторического развития России XVIII – начала XX вв. Непонятным оставалось, насколько картины уральской жизни, духовной атмосферы края в изображении Мамина-Сибиряка передают тенденции развития капитализма в России вообще, а насколько – относятся к особенностям и закономерностям развития собственно Урала.

Демократические преобразования в стране должны были открыть возможность для участия широких масс населения в решении вопросов своей судьбы, проникновения во все области государственно-общественной жизни и культуры. Народная психология, направляемая смутным, политически не оформленным, скорее психологически-бытовым идеалом самочинности и самостоятельности, требовала превращения народа из пассивного объекта воздействия в