Пишите мне на медсанбат - Людмила Петровна Дробинская

— Сделайте, Александр Иванович, одну лодочку. Медики опробуют ее. Если одобрят, то оформим заказ на волокуши…　

Через несколько дней пробная лодочка-волокуша была готова. Буков отнес ее, легкую и простую, в 173-й стрелковый полк. Опробовали ее санитары и дали самый восторженный отзыв. Лодочка очень облегчала труд медиков переднего края. Добравшись до места, санитары　наклоняли волокушу, помогали раненым перевалиться в нее и быстро уползали. Лодочка легко скользила по снегу.　

Директор Ижорского завода Кузнецов нашел возможным выделить санитарной службе дефицитное листовое железо, и с каждым днем все больше волокуш, сделанных добрыми руками рабочих, появлялось в войсках.　

Армейская медицинская конференция подтолкнула санотдел решить и задачу доставки раненых из полков в медсанбаты и госпитали в утепленных машинах. Здесь нельзя не сказать доброго слова о скромном труженике, помпотехе автосанитарной роты старшем технике-лейтенанте И. Ф. Завищевском. Для утепления он предложил обогревать санитарные машины отработанными газами.　

Исчезла необходимость в грелках и ватных конвертах. В кузовах машин поддерживалась 25-градусная температура.　

Ценным оказалось еще одно предложение Завищевского. Машины ГАЗ-АА были оснащены шестью пружинами Кружилина для перевозки трех больных на носилках. Сократив количество пружин до четырех, стало возможным в каждой машине транспортировать пять раненых. В утепленных, всегда исправных санитарных машинах 34-й автосанитарной роты под командованием старшего лейтенанта П. В. Дедкова были доставлены в эвакоприемники сотни раненых и больных.　

Первая врачебная конференция дала толчок новым научно-практическим изысканиям. Их вели врачи в нескольких сотнях метров от переднего края, в обстановке непрекращающихся артиллерийских обстрелов и постоянного мучительного чувства голода. Большинство наших хирургов было призвано в армию в первые дни войны. К тому времени у них сложился свой творческий почерк, своя манера оперировать и лечить. В дни войны личная точка зрения должна была уступить глубоко продуманным, строгим рекомендациям военно-медицинской службы. В них указывалось, как и где должна проводиться первичная обработка больших и малых ран и многие другие специальные вопросы.　

Даже очень опытным медикам нелегко было на ходу перестраиваться с рельсов мирной хирургии к этапному лечению, когда раненый от первого врача полковой санчасти до тылового госпиталя должен как бы находиться в одних руках.　

Лечили раны не только хирурги, но и терапевты, педиатры, стоматологи, акушеры-гинекологи и совсем молодые, только что закончившие институт врачи.

Объединить их всех, привить сугубо гражданскому человеку доктрины военной медицины значило перестроить его сознание, заставить мыслить иначе, чем он привык. Это было нелегкой, но вполне осуществимой задачей. Ей и были подчинены все наши научно-практические конференции, сборники трудов и очень кропотливая повседневная работа в каждом медицинском коллективе.

Медики 56-й дивизии

В декабре 1941 года в нашу армию прибыла 56-я дивизия. Ее полки вели бои у Колпина, а медсанбат, расположенный на Петровской набережной в Ленинграде, еще с неделю оставался в подчинении 42-й армии.　

Хорошо помню, как в санитарный отдел приехали начсандив военврач первого ранга А. И. Юровский и командир медсанбата Н. Н. Александров. Они доложили, что медсанбат переводят поближе к полкам.　

С кадровым военным врачом Юровским я не была знакома. А вот Александрова помнила еще с довоенных лет. Его лицо утратило прежнюю юношескую округлость, глаза углубились, но в них по-прежнему играли озорные огоньки. Он протянул мне списки медиков дивизии, и за фамилиями и именами в потревоженной памяти сразу встали дни обороны Пушкина, бомбежка совхоза Шушары, Тайцы, Китайская деревня в тревожных сполохах войны…　

Медсанбат 2-й гвардейской дивизии, как писалось выше, в первые дни октября сорок первого вошел как боевая единица в 7-ю дивизию народного ополчения, ставшую потом 56-й стрелковой дивизией. Ее врачам, сестрам, санитарам пришлось горячо под Урицком, в Шереметевском парке… Этот парк был расположен на Петергофской дороге, на одиннадцатом километре от старой городской черты.　

В середине XVII века тут стояла барская усадьба графа Панина, позже приобретенная И. П. Шереметевым. Вокруг усадьбы и был высажен парк. В нем преобладали липы, дубы. Деревья разрослись, сплелись ветвями.　

Старый парк, уходивший к заливу, запомнили все, кто воевал на этом участке фронта. Под могучими деревьями отрыли щели, построили землянки, в которых укрывались от шального огня раненые и санитары. Из Шереметевского парка к передовой вели траншеи и тропы.

Старший врач 184-го стрелкового полка военврач третьего ранга Александр Пекарский, энергичный, деятельный, немногословный, стремился приблизить медицинские подразделения к боевым. Он сам ежедневно бывал среди солдат и видел: день ото дня бойцы все больше слабели и болели. В небольшой землянке, в нескольких десятках метров от переднего края, Пекарский организовал батальонный пункт медицинской помощи, от него к передовой шла неглубокая траншея. В километре от нее раненых принимала полковая санчасть.　

Каждый врач пускал в ход свою фантазию и реальные возможности, чтобы лучше укрыть раненых от вражеского огня. Медики 37-го полка присмотрели железнодорожную будку невдалеке от полотна дороги в районе Автова и выдвинули туда передовой отряд санчасти. Здесь всей работой руководила врач Капитолина Саутина — тоненькая молодая женщина. Отсюда она не раз вместе с санитаром уходила в Шереметевский парк, а из парка — в подразделения полка, к деревне Новой.　

Железнодорожная будка вначале показалась им крепостью, за которой можно уберечься от мин и снарядов, но вскоре они поняли: надо быстрее отсюда убираться — противник ее пристрелял. Старший врач 37-го полка М. И. Кулебякин напросился в соседи к артиллеристам под железнодорожный мост. Заложили оба пролета кирпичом, разгородили помещение плащ-палатками, и медицинский пункт был готов.　

213-й полк вначале принимал раненых в бомбоубежище трамвайного парка, затем перешел в две уцелевшие комнаты больницы имени Фореля. Но частые вражеские обстрелы заставили искать новое место и для этой санчасти. Несколько дней проработали в небольшой землянке у завода «Пишмаш» и наконец надолго устроились в доме из красного кирпича на развилке дороги Урик — Ораниенбаум. На глазах медиков погибали ухоженный сад и старый дуб, далеко протянувший свои оголенные ветви. На почерневшей, разбухшей от дождя земле лежали вырванные с корнем яблони, кусты смородины. Вокруг дома темнели большие и малые воронки, давние и совсем свежие. Когда над старым домом пролетал и с грохотом разрывался очередной снаряд, дом, как живой, вздрагивал, стонал, охал, но не свалили его ни вражеские снаряды, ни бомбы, падавшие в саду и у дороги. Только гасли всякий раз тонкие язычки пламени самодельных плошек и свечей, скупо освещавших перевязочный стол. Отсюда, из краснокирпичного дома у дороги, уходили на передовую сандружинницы Нина Никифорова, Леля Панкратова и Зина