Маргиналии средневекового искусства: эссе об истории и культуре - Майкл Камил

Труды усердные несли;

Из злата и сребра в избытке

Здесь изготавливали слитки,

Творили мастера иные

Из них изделья дорогие:

Посуду, чаши отливали,

А те – с отделкой из эмали

Запястья, пояса, колье.

И можно заключить сие:

В том славном городе всегда

Торгов и ярмарок страда [161].

Когда рыцарь из поэмы Кретьена де Труа о Граале входит в город, он приобщается к миру, который контрастирует как с церковной, так и с придворной моделью пространства – к миру горизонтальной множественности, а не вертикальной иерархии, к миру, где богатые, бедные, свободные и несвободные, крестьяне, рыцари и духовенство, а также нарождающаяся буржуазия сосуществовали бок о бок в одних стенах. Однако различие между высоким и низким все еще сохранялось в представлениях о городском пространстве. Это особенно заметно на роскошных иллюстрациях в рукописи Жития святого Дионисия, первого епископа Парижского, начатой для Филиппа IV, но преподнесенной его преемнику Филиппу V в 1317 году (илл. 69). Здесь более масштабное агиографическое повествование вытесняет современную городскую суету в самый низ страницы, но действия, изображенные на нижних полях обрамленного сакрального повествования о жизни святого, на самом деле были центральными, особенно для заказчика книги, короля. Оживленные мосты через Сену, купеческие лодки, везущие бочки с вином, разнообразные лавки, хирурги и укладчики мостовых образуют непрерывную полосу, проходящую по всей рукописи, и нижняя часть страницы словно взламывает стены обрамления рисунка, чтобы вступить в город [162]. Эти живые сцены кажутся несовместимыми со святыми и их латинскими свитками изречений выше; более того, они представляют собой новый народный мир «вещей» – товаров. Новые вещи требуют новых слов и понятий. В De Laudibus Parisibus («О похвале Парижу») 1323 года парижский ученый Жан Жанденский описывает, какие странные и экзотические товары (delicatis et extraneis) продавались на рынке Les Halles и как он не может дать им названия на латыни, propria nomina latina [163]. Подобно знаменитым крикам уличных торговцев, городская речь была народным смешением языков после Вавилона.

Илл. 69. Нищие на мостах средневекового Парижа. Житие святого Дионисия. Национальная библиотека, Париж

Многозначный и многокодовый, город являлся местом обмена деньгами, товарами и людьми, создавая подвижную систему отношений, а не стабильную иерархию. Каждая социальная группа обладала «собственной концепцией городского пространства, точно так же, как различные заинтересованные группы города конкурировали за контроль над общественным профицитом» [164]. Важным каналом этого профицита служило искусство, и Париж сделался первым центром искусств в Западной Европе. Растущий спрос на гобелены, ткани, слоновую кость, драгоценности, столовое серебро, картины и молитвенники шел от восходящей буржуазии, которая стремилась обладать символами статуса и аристократической роскоши. Париж развил книготорговлю, обслуживающую университет и мирян, еще в XII веке; вскоре его примеру последовали и другие города – Гент, Брюгге и Лондон. Было отмечено, что «область, где искусство маргиналий было наиболее развито в десятилетия, предшествовавшие началу XIV века и следующие за ним, совпадает с одной из наиболее активных торговых зон в Северной Европе того времени» [165]. Какова была связь между зарождающимся капитализмом и изображениями на полях? Безусловно, разнообразие товаров, богатые ткани, сами пигменты и краски парижских рынков попадали на поля рукописей. Объединяя экзотическое и знакомое, ярмарки способствовали соединению дискурсов и специфическому столкновению жонглеров, танцующих медведей, банщиков, точильщиков ножей и торговцев, которое можно наблюдать в шедеврах маргиналий, таких как «Часослов Жанны д’Эвре», созданный в Париже, и бодлианский список «Романа об Александре», сделанный во фламандском городе Брюгге. Они предполагают какофонию, возможную только в городском контексте. Но вместо того, чтобы исследовать этот купеческий контекст взаимодействия на множестве маргиналий, я хочу найти репрезентации самих городских маргиналов. Можем ли мы найти на рисунках такие же отношения между социальными центрами и периферией, которые рассматриваются в важном исследовании Бронислава Геремека «Маргиналы общества в позднесредневековом Париже», где речь идет о мужчинах и женщинах, существовавших на периферии общества, – проститутках, сутенерах, мелких преступниках, безработных и, в первую очередь, нищих? [166]

Нищие и проститутки в средневековом Париже

Я заложил то немногое, что у меня было, так что бедность властвует надо мной, а затем мне пришлось заложить свою одежду; гульба по тавернам раздела меня. Я не знаю, что со мной будет и куда идти. Улицы заполнены бедняками [ces genz menus], и на каждом шагу слышится: «Нищий! Боже, кто зовет меня? Иди сюда, эта миска пуста» [167].

В Париже, изображенном вдоль нижнего края сцен из жизни святого Дионисия, нищие и их миски изображены столь же неотъемлемо вплетенными в ткань общества, как меняла и сапожник; и ножовщица высовывается из своей лавки на Малом мосту, чтобы подать милостыню нищему с ребенком на спине (илл. 69). Средневековое принятие бедности как элемента Божественного плана вещей, даже как необходимости, объясняет появление этих несчастных в серии изображений, «рекламирующих» богатство и трудолюбие города. Иметь так много тунеядцев – на самом деле это было признаком процветания, ведь нищие зависели от милостыни богатых, которые, занимаясь благотворительностью, очищали себя от грехов.

Однако эти миниатюры нельзя рассматривать как прямое свидетельство реальности социального опыта. Хотя они имеют некоторое отношение к изображаемым на них локусам, не топографическое, а идеологическое пространство помещает бедных в определенные места.

Каждая полностраничная сцена в рукописи «Жития святого Дионисия» изображает коммерческую деятельность на двух мостах через Сену, которые соединяли остров Сите с правым и левым берегами, отображая потоки власти в городе. В книге три изображения нищих – нищий и ребенок, показанные здесь, босой паломник на самой первой странице и пара калек на листе 2v, – и во всех случаях действие происходит на Малом мосту, ведущем к левому берегу, а не на торговом Большом мосту, ведущим к более богатому Правому берегу. Малый мост располагался ближе к Hôtel-Dieu, переполненному приюту для больных бедняков с более чем четырьмя сотнями коек, расположенному между Собором Парижской Богоматери и Сеной.

В «Житии Святого Дионисия» внимание сосредоточено на входах, мостах и воротах, где просят милостыню, и это согласуется с тем, что мы знаем о топографии бедности в Париже того периода. Концентрическое распределение богатства означало, что бедняки жались ближе к стенам, куда естественным образом стекались бродяги и те, кто только что прибыл из сельской местности. Важно помнить, что городские стены были для средневековых людей основным физическим и символическим барьером, определяющим юрисдикцию и контроль, а также исключающим нежелательных лиц, например прокаженных, изолированных в