Из Кисловодска в Кисловодск. 1918–1919 - Всеволод Евгеньевич Милоданович

явилась мысль проехать в Киев в немецком эшелоне, и я явился в немецкую комендатуру. Но там мне объяснили, что вчера было подписано соглашение с Петлюрой, согласно которого его органы получили право контроля германских эшелонов! Так низко пали немцы! Впрочем, у них было только одно желание, как можно скорее вернуться домой, а для этого было необходимо, чтобы железнодорожные пути были в порядке. Приходилось кое-чем пожертвовать – Гетман еще держался, но только в Киеве, а все остальное принадлежало Петлюре, хотя бы во многих местах и только теоретически. Я опоздал со своей просьбой на 24 часа! А генерал фон дер Шуленбург тоже промахнулся со своим объявлением: его власть в городе продолжалась дня три, всего! Но все же для нас это имело огромное значение, как будет видно ниже!

В Полтаве снова появились Болбочан и подполковник Кудрявцев. Наше дело было дрянь! Пока Кудрявцев был в «изгнании», мы могли игнорировать его предложения, как и все прочие, но теперь он был здесь и повторил свое приказание: явиться к нему в трехдневный срок, по истечении которого должны были возыметь свое действие популярные в то время законы! А между тем Киев держался, и исполнение приказания Кудрявцева было бы с нашей стороны прямой изменой присяге!

Мы собирались в штабе полка и целый день обсуждали создавшееся положение. В первый день мы решили, что у нас есть в запасе еще два дня, во второй – еще один день, но пришел и третий день! Настроение было хуже, чем 27 ноября в здании Губернского правления! Но все-таки мы решили подождать еще один день: ведь не повесят же нас из-за просрочки только одного дня! Но пришел и день четвертый!

Мы больше молчали и курили папиросу за папиросой. «Так что ж, господа?» – задаст кто-нибудь вопрос вслух: «Пойдем являться?» «Нет!» – ответит другой. «Значит – стенка?» – «Тоже нет!» Найти компромиссное решение не удавалось никак! Пришло известие, что три офицера 31-го полка не выдержали гнета и пошли к Кудрявцеву. Малодушные, не могли подождать еще 2–3 часа!

Командир полка, который не курил, задыхался от табачного дыма и вышел проветриться на улицу. Минуту спустя он вернулся с каким-то листком в руке и с измененным выражением в лице. Его сейчас же обступили с вопросом, что случилось. Командир прочел нам вслух последний манифест Гетмана: «Я, Гетман Всея Украины… Господь Бог не дал мне сил…» и т. д[92]. Едва ли чье-либо бегство было встречено таким дружным «ура!», какое грянуло в нашем штабе! «Идите скорей к Кудрявцеву!» – последовал затем общий голос, и командир исчез.

Через полчаса он вернулся с каким-то уставшим видом. «Ну, что? – посыпались вопросы. – Как Вас встретил Кудрявцев? Спросил, почему мы не явились вчера? Что же Вы ответили?» «Какую-то глупость, – ответил смущенно, но откровенно командир. – Кудрявцев именно так определил мой ответ. Но добавил, что из-за одного дня не будет поднимать истории». Итак, в этот день…[93] декабря 1918 года мы разошлись довольные и Кудрявцевым, и собой: выдержали марку! Гетман отрекся от своего «престола», действительно, вовремя!

Итак, на следующий день мы начали службу Украинской народной республике, в несколько уменьшенном составе: двое были у адмирала, наш подпрапорщик, побывавший «командиром полка», куда-то исчез, солдат осталось еще меньше, чем было, а дела не было никакого: даже «терминовых доносов» от нас никто не требовал! Мы собирались больше для разговоров. Большевики продолжали висеть угрозой в непосредственной близости от Полтавы. Мы получили только отсрочку, но теперь вся жизнь состояла только из отсрочек!

Наш бывший командир бригады, генерал Пащенко, был назначен инспектором несуществующей артиллерии корпуса, полковник Товянский – начальником нашей дивизии. Куда девался прежний генералитет, мы не интересовались, о генерале] Слюсаренко, лишь предполагали, что немцы его куда-нибудь «сплавили». Артиллерийская часть штаба VI корпуса осталась в прежнем составе: полковник Томилин и капитан барон Унгерн-Штернберг.

Однажды в «Полтавском дне» появился какой-то манифест Петлюры, который начинался словами: «Мы, Божьей милостью, Петлюра…» Это произвело сенсацию! Редактор был арестован, но после того, как он предъявил подлинник телеграммы, полученной из Киева, его выпустили. Газету, однако, закрыли.

Вообще, замечу, «Лiвобережная армiя», как теперь называлась Запорожская дивизия с разными «мифическими» частями, вроде нашего корпуса, была удивительно гуманной! Но удерживать порядок во всей Левобережной Украине и одновременно сковать красных на Харьковском направлении она, конечно, не могла, и в стране развивалась анархия, а на юге – махновщина.

Однажды бригадный адъютант капитан Ващенко-Захарченко передал мне по телефону такое приказание: «Офицеры каждого полка выберут из своей среды трех офицеров в члены комиссии по проверке политической благонадежности офицеров». В 32-м полку избранными оказались капитаны Строев, Мельников и я.

Когда я сообщил этот результат бригадному адъютанту, он воскликнул: «Что вы делаете? Для такой комиссии такие фамилии!» «Не все же имеют такое счастье, – ответил я, – как Вы – две фамилии сразу и обе на “енко”! Кроме того – все мы полтавские! А если Вам наши фамилии не нравятся, пусть бригада назначит по своему усмотрению!» Реплики на это не последовало, и в назначенное время мы явились председателю комиссии. Им оказался какой-то штатский господин, приличного вида, вероятно, кто-нибудь из учителей гимназии и общественный деятель одновременно.

Он обратился к нам с речью, в которой подчеркнул верность долгу русских офицеров! В качестве примера он указал на геройскую оборону здания Губернского правления. Ему известно, что никаких нежных чувств к Гетману мы не питали, а потому оборонялись только по долгу службы. Он совершенно уверен, что мы будем служить Украинской народной республике таким же образом. «Но, – добавил он, – все-таки не исключена возможность, что и в вашей среде найдутся люди, которым доверять нельзя, а потому было бы крайне желательно изъять их из вашей среды» (передаю смысл). Окончив это выступление, он взял список наших офицеров и начал читать его нам:

«Командир полка вiйсковой старшина Свешникiв – якiй вiн е?»

«Дуже гарний! – ответил капитан Строев, как старший из нас. – Положив богато праци на користь Неньки Украiны[94]!» И таким образом все мы оказались превосходными в высшей степени! Но тут Строеву пришла в голову блестящая мысль, и он попросил разрешения поговорить с коллегами, что ему и было разрешено.

Дело было в следующем: был у нас один капитан мрачного вида с невероятно грязными руками! Сперва мы этому удивлялись, но потом нам стало известно, что он занимается сапожным ремеслом. Приходил он в штаб редко, поздоровавшись – молчал и в штабе не задерживался. Когда началось восстание, он