Из Кисловодска в Кисловодск. 1918–1919 - Всеволод Евгеньевич Милоданович

(запорожцы копировали генерала Слюсаренко?). Однако, когда мы явились в назначенное время на вокзал Полтава – Киевская, оказалось, что «бронепоезд» ушел на несколько часов раньше! Мы донесли об этом по начальству, и нас оставили в покое.

Из событий этого времени можно отметить посылку офицерского отряда под командой подполковника Копьева в Шостку за пудом[98] золота, будто бы находившегося там в отделении Государственного банка. Кольев выразился по этому поводу так: «Не доверяют нам, проверяют благонадежность и т. д., а вот пуда золота нельзя доверить своим, но кому же, как не г.г. офицерам!» Однако, несмотря на секретность поручения, в Шостке узнали об этом (или, по крайней мере, о посылке офицерского отряда)! Когда поезд с офицерами подходил к тамошнему вокзалу, вокзал оказался занят какой-то местной армией, готовой отразить нападение. Не доводя дело до вооруженного столкновения, офицеры вернулись обратно с ничем!

А затем, 22 декабря (не помню, по какому стилю, но полагаю, что по старому) утром командир полка постучал мне в окно и спросил: «Хотите ехать в Киев?» – «О, да!» – «Приходите поскорей в штаб!» Я проглотил свой «крокодилий» чай особенно быстро и пришел. Оказалось, что штаб армии приказал командировать в Киевский арсенал офицера «за для одержаниям», т. е. для получения 350 станковых пулеметов для Левобережной армии. Число это мне показалось астрономическим, но, понятно, я никаких вопросов не задавал. Главное было – еду в Киев!

Капитан Кременецкий ухватился за случай поехать вдвоем. Отпуска, как я уже упомянул, были воспрещены, но любовь делает чудеса: ему удалось убедить командира корпуса, что отпуск ему необходим. Пока Кременицкий был занят своими частными делами, я занимался казенными: получением аванса, кормовых канонирам эскорта и пр., а затем мы оба должны были забыть про обед и поспешить на вокзал, что киевский поезд может прийти и уйти обратно без нас, а следующий за ним, чего доброго, не придет вовсе!

4. В командировке

Итак, мы на вокзале Полтава – Киевская. Пошли в зал. Там нет ничего, кроме «крокодильего» чая. Пришлось удовлетвориться этим и выпить по стакану: все-таки лучше, чем ничего! Я начал подбивать Кременецкого пойти в город и пообедать, но он неизменно отвечал: «Нельзя! Вдруг поезд придет и уйдет без нас?» И я сдавался: действительно, это было бы ужасно!

Настал вечер. Единственное освящение вокзала – свечка на прилавке у самовара. Но зал набит народом до отказа, даже сесть на пол негде! Мы пошли и сели на свои чемоданчики в проходе между главным подъездом и перроном и считали такую позицию весьма удачной. День был теплый, сидя так мы уснули.

Ночью мне показалось, что какая-то толпа проходит мимо, но усилия проснуться я не сделал. Впрочем, если бы я и открыл глаза, ничего бы не увидел, такая была тьма. Как я узнал впоследствии, в этой толпе шла и моя жена, приехавшая в Полтаву, но меня не заметила, хотя и прошла, быть может, в расстоянии не более полуаршина[99]! Итак, наша позиция не оказалась столь «стратегической», как мы ее посчитали вечером: прибытие поезда мы проворонили оба, а я – и свою жену! Но вышло, пожалуй, к лучшему!

23 декабря утром, узнав, что поезд уже здесь, мы не порывались идти в город на обед, но выпили еще по одному стакану «крокодильего» чая. Поезд был подан только в 2 часа дня! Сейчас же начался штурм! Мы оба влезли в средние окна вагона и благодаря этому маневру оказались обладателями двух сидячих мест. Прочие разместились согласно ловкости каждого. Вагон был набит до отказа. Поезд тронулся только вечером.

Когда было уже совсем темно – Миргород, и какой! Вокзал залит электрическим светом, масса публики, но главное – буфет в полном великолепии! «Теперь-то я пойду поесть!» – сказал я Кременецкому. «Я – нет! – ответил он. – Опасно: вдруг поезд тронется? Выдержу до Киева». Но я считал, что «выдерживать» только с четырьмя стаканами «крокодильего» чая за двое суток, да еще при таком темпе движения, невозможно, и пошел на вокзал.

Считаясь, однако, с тем, что поезд может тронуться в любой момент, я взял стакан кофе – тоже вроде «крокодильего», но с молоком, и два пирожка, заплатил сразу, и встал к окну, ближайшему к выходной на перрон двери, и все время наблюдал за поездом, стоявшим на третьем пути. Кофе был страшно горячий, но я решил твердо – выдержать! Но вот, когда он был еще не допит, я вдруг увидел, что вокзал окружает какая-то армия! Меня охватил ужас, но, не колеблясь ни минуты, я поставил стакан на стол и с самым решительным видом вышел на платформу. В дверях уже стоял часовой. Я прошел мимо, не удостаивая его взглядом, а он не сделал никакого поползновения меня задержать.

Поезд как раз трогался. Я ускорил шаг и вскочил в свой вагон, а затем, при блеске последних фонарей вокзала, увидел, что толпа на вокзале пытается прорваться наружу, но армия не отступает ни на шаг и загоняет всех обратно. Смысл этого инцидента мне остался непонятным навсегда.

Наш вагон был теперь почти пустой: какой-нибудь десяток пассажиров всего! Некоторые из них с отчаянием в голосе звали своих близких и чиркали спичками, стараясь их увидеть. Увы, им сейчас же пришлось убедиться, что родственники не занимаются игрой в прятки: все, что было в вагоне, а теперь не было, осталось в Миргороде!

Мы с Кременецким получили от этого происшествия большую выгоду: теперь мы могли лежать на своих скамейках! Однако неизвестность ближайшего будущего мешала нам насладиться настоящим и уснуть: впереди был Ромадан, по слухам – северная граница «республики» Махно! Как нас там встретят и кто? Если будут ставить к стенке, то кого? Офицеров или жидов? Буржуев или пролетариев? Комбинаций вообще могло быть много, и пассажиры высказывали вслух свои предположения, создавая нервное настроение. И вот, в полночь, – Ромадан!

На станции – абсолютная темнота и полная тишина – ни звука! Один из пассажиров в передней части вагона, из числа тех, кто не рискнул выйти из вагона в Миргороде, настолько страдал от жажды, что решил пренебречь всеми остальными соображениями и выпить воды, хотя бы это стоило ему жизни! Но едва он открыл вагонную дверь, в его грудь уперся чей-то приклад винтовки и отбросил его назад, а затем невидимый обладатель приклада запер дверь снова, не проронив при этом ни слова! Пассажир был в полном недоумении, но жажда гнала его попробовать выйти с