Из Кисловодска в Кисловодск. 1918–1919 - Всеволод Евгеньевич Милоданович

Он был ростом почти 2 м, отрастил бакенбарды и имел на себе непромокаемый плащ – совершенно не по сезону и погоде. Я подошел к нему. «Тсс! – сказал он. – Я скрываюсь!» «И для этого ходите по Крещатику такой каланчой и пугалом, что каждый обращает на Вас внимание!» – заметил я. Он усмехнулся, и мы расстались. Однако, должен заметить, что способ скрываться увенчался полным успехом: позже он служил в коннице Врангеля и взял в плен моего б[ывшего] младшего офицера подпоручика Панасенко, который командовал красной батареей, а затем, после эвакуации Крыма, попал заграницу, а Панасенко, замечу, был в самом скором времени убит в бою с красными! Добавлю, что Панасенко был замечательно милым мальчиком, и все его любили, и офицеры, и солдаты.

Офицеры отряда адмирала Римского-Корсакова просидели в музее недолго и были выпущены на свободу. Наш капитан В[асилий] Владимирович] Вереденко, естественно, пришел ко мне и после интервью со мной уехал в Полтаву. Мой первый поезд с пулеметами и половиной конвоя был готов и тоже отбыл туда же. Но дня через два-три пришло известие, что Полтава потеряна, и я потерял всякий интерес к погрузке второго поезда! Теперь меня более всего интересовал вопрос: что мне делать?

В дом моей старой тетки Елены Павловны Карвасовской, у которой мы жили с женой (и которая, к слову сказать, была мне не совсем теткой, но сестрой моей бабушки и тестя), я познакомился с одним приятным родственником: внуком Медарды Целестиновны Каменской, сестры моей прабабушки, который был, таким образом, моим троюродным дядей, если не ошибаюсь. Им был полковник Святослав Николаевич Каменский, штабс-офицер для особых поручений при генерал-инспекторе украинской артиллерии, генерале Сергее Николаевиче Дельвиге[108].

Для меня было загадкой, каким образом Каменский попал в свою теперешнюю должность к такому ученому артиллеристу, одному из «звезд» русской артиллерии в мирное время и на войне, каким был Дельвиг. Каменский был в мирное время прапорщиком запаса, а на войне дошел до чина штабс-капитана и ордена Св. Анны 2-й ст[епени] с мечами, который всегда имел на шее – он сам сказал мне об этом. Рассказал и то, что полковником он стал при Центральной раде, когда чины были по должностям. Потом Гетман произвел «девальвацию чинов», на которую Каменский реагировал так, что снял петлицы полковника, но погоны оставил чистыми, и все, по старой памяти, звали его полковником. А теперь чины были опять по должности, и он снова был полковником на законном основании!

Он был вообще «парень хоть куда»: красив, с прекрасными манерами, самоуверен, владел украинским языком (как и все мои волынские родственники, включая жену) и был очень милым родственником. Как мне впоследствии рассказывала Вера Сергеевна Лебедева, дочь генерала Дельвига, Каменский имел сильное влияние на ее отца. Он был женат на дочери военного судьи, генерала, тоже красивой, с прекрасной фигурой и любившей принимать позы, подчеркивающие это. Каменские имели сына, тоже хорошенького мальчишку лет 10, шустрого и балованного, и декламировавшего стихотворения Тараса Шевченко.

И вот, этот мой «дядя» предложил мне место обер-офицера при Дельвиге. Такое предложение было довольно соблазнительным: я бы эвакуировался из Киева с максимальным удобством в поезде военного министерства и, вероятно, мог бы взять с собой и жену. Но были пункты и против этого:

1. Я был кадровым капитаном, но оказался бы в подчинении шт[абс]-капитану запаса! Правда, по родственной иерархии и по возрасту он был старше меня, по возрасту – лет на 12, но все-таки это мне не нравилось.

2. Генерал Дельвиг мне тоже не нравился. Я имел случай познакомиться с ним в 1914 году на Шубковском полигоне, сопровождая его для указаний по постановке ситуаций для будущих стрельб. Он оказался страшным хамом в обращении с солдатами и без «трехэтажного» к ним не обращался. Для такого «святила» русской артиллерии, каким он считался в мирное время (а по отзыву ген[енер]-ад[ъютанта] Щербачева – и на войне) это было особенно неприлично. Кроме того, и сами эти разговоры с солдатами Мишенного комитета были лишними: для указаний он имел с собой члена Мишенного комитета – меня!

3. Направление движения Украинского правительства было в Польшу, отношения с которой были натянутые из-за территориальных споров, а, кроме того, что она могла эмиграции предложить. Считаясь с тем, что там, где революция, есть и эмиграция, я сейчас же после революции приобрел учебник английского языка (из серии «Академия иностранных языков») и в течение 3-х месяцев довольно усердно им занимался на позиции в Лесистых Карпатах, упустив совершенно из вида, что научиться ему по книгам совершенно невозможно, так как английский алфавит еще не изобретен и потому произношение остается загадочным (даже для англичан самих, как мне пришлось убедиться в Австралии). А выбрал я этот язык потому, что он наиболее распространенный в Западном Свете (как говориться теперь). Я занимался 3 месяца, пока не началось последнее отступление. И вдруг – Польша! И вопрос еще, пустят ли поляки к себе или оставят «на съедение волкам»?

Правда, казалось, есть шанс вернуться в Киев: в Одессе находилась победоносная французская армия генерала д’Ансельма. Французский консул в Одессе Энно ежедневно уверял нас, что она спешит нам на помощь. Однако мы этого не замечали: она была там уже довольно долго, но не двигалась с места; как будто бы ждала, пока большевики овладеют всей Украиной, чтобы только потом начать вытеснять их обратно. Это было очень маловероятным[109]!

Но, все-таки, некоторую пользу она принесла: в Одессе создался такой уголок, который давал тамошнему населению хотя бы временную передышку и который мог бы послужить базой для следующего этапа жизни. Одесса привлекала меня гораздо больше, чем Польша, но добраться туда было нелегко и опасно!

При случайной встрече с Судаковым-старшим (штаб-офицером для поручений при военном министре, которым тогда был генерал Греков), он сообщил мне, что по дороге в Одессу был расстрелян наш общий приятель по 32-й бригаде, штабс-капитан Шварсалон[110], у которого в чемодане украинский контроль обнаружил погоны старой армии. Украинцы были столь любезны, что разрешили ему написать прощальный привет, который он адресовал Судакову. Таким образом, Шварсалон стал одной из жертв политики генерала Деникина, оттолкнувшего от себя всех тех, кто мог бы помочь ему в главном – взятии Москвы и низвержении коммунистического правительства! Вместо этого ему удалось на момент взять Киев и наполнить тюрьмы офицерами! В общем, Одесса не была для меня подходящим местом в данный момент.

Для полной информации для решения вопроса «что делать?» я посетил своего спутника по путешествию