Из Кисловодска в Кисловодск. 1918–1919 - Всеволод Евгеньевич Милоданович

полковник Навроцкий (как будто бы с женой – дамы там были!) с офицерами не нашего полка. В нашем вагоне были тоже не только солдаты и офицеры 32-го полка: на каждой полке спало по 7 человек, т. е. 7x4=28; число это, конечно, превосходило состав 32-го полка! Помню так же конский вагон, так как мне пришлось раз или два поить лошадей. О пехоте вообще не имею представления. Я был доволен уже тем, что едем на запад, ближе к Одессе и к границе!

Итак, мы ехали в обратном моему путешествию из Киева: на Користовку и Знаменку, причем в арьергарде мы имели как будто бы Запорожский поезд с орудием на площадке. Между Користовкой и Знаменкой я дежурил у этого орудия в качестве прислуги. День был морозный, но солнечный, путешествие на платформе было приятным разнообразием: свежий воздух, безветренная и солнечная погода, и горизонт к тому, довольно однообразный, но все-таки горизонт!

От Знаменки мы повернули на Пимощную (Помшша). Движение шло очень медленно: в день мы проезжали примерно 40 верст, только. Остановились в Елисаветграде[113] (Елисавет), где должны были простоять почти весь день. Я, в сопровождении 1–2 офицеров, отправился в город: его посмотреть и, может быть, купить что-нибудь съестное. Мы упустили, однако, из виду, что 1) сегодня воскресенье и 2) что здесь вчера было подавлено восстание местных большевиков! Город выглядел соответственно: ошарпаным, грязным, с закрытыми магазинами, и казался несимпатичным. Не солоно хлебавши, мы вернулись в поезд, который затем отошел на Помощную. Путешествие, в общем, было очень приятное: мы путешествовали в своей компании, частью – сослуживцев еще в мирное время, частью – в мировой войне, и только часть была более позднего знакомства, а кроме того, мы были молоды тогда, сыты, более, или менее – в тепле, и «стенка» нам пока не угрожала!

Мы старались угадать, куда мы едем, и, к сожалению, Одесса нам представлялась очень маловероятной! В это время было получено известие, что наш командующий армией атаман Болбачан был расстрелян! Мы старались объяснить себе причину. Надо было полагать, что он разошелся во взглядах с Директорией! Очевидно, он увидел, или, наконец, понял, что повернуть «хохлов» против «кацапов» невозможно и нужно искать иных путей, в какую сторону – оставалось для нас тайной[114]. В командование армией вступил атаман Волох (едва ли удачное назначение!).

Тут у нас произошел такой инцидент: в наш вагон пришел командир одного из пехотных полков, бывший сильно навеселе. Мы встретили его весьма любезно. У кого-то нашелся и какой-то спиртной напиток. Командир полка окончательно развеселился. Сперва пелись песни, а потом наш гость стал обвинять начальника дивизии полковника Товянского в измене! «Он хочет вести нас в Одессу! – кричал он. – Его надо убрать! Я поведу вас к победе!»

Такая перспектива была мне столь противна, что я вышел из вагона на перрон станции, где мы в это время стояли. Немного спустя вышел и мой командир полка Свешников.

«Федор Николаевич, – сказал я ему, – следовало бы доложить об этих речах начдиву. Кто его знает, не думает ли наш гость произвести переворот в свою пользу?» «Он пьян», – ответил Свешников. «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – возразил я. – Следует все-таки доложить!» Свешников послушался. «Ну что? – спросил я его потом. – Сказал то же, что я перед тем говорил Вам: это он с пьяных глаз!» Все-таки я не считал свой совет лишним: пусть начдив знает, какие у него подчиненные.

Подозрение, что начдив ведет нас в Одессу, увы, не подтвердилось: поезд прошел «Помишну» в направлении на Бирзулу! В Бирзуле нагромоздилась масса поездов, подобных нашему, и отряды разных «отаманов» – владельцев деревянных бронепоездов. Все вместе называлось «Пiвденно-Схiдной[115]Группой Вшск Украинской Народньой Республики» под командованием отамана Янива. О Яниве говорилось, что он не то лейтенант, не то унтер-офицер б[ывшей] Австро-Венгерской армии, взятый в плен во время Великой войны[116]. Кем бы он ни был, но справиться с таким сборищем ему, конечно, было не под силу!

В Бирзуле мы простояли несколько дней и были свидетелями появления французского бронепоезда (тоже деревянного). Поезд простоял в Бирзуле несколько часов и ушел обратно в Одессу. Воображаю, какое впечатление он увез с собой о нашей «Пiвденно-Схiдной Группе»[117]!

Потом наши поезда были отосланы на север, в район Слободка-Рыбница. Недели две, а может быть и больше, мы простояли на станции Тимков, а потом – Воронково. Жизнь протекала следующим образом:

Мое фланговое положение на нарах уже давно обнаружило некоторый минус: моя одежда примерзала ночью к стенке! Спасала меня бурка, доставшаяся мне в наследство летом 1915 года от прапорщика нашей 5/32 батареи Константина] Модестовича] Струкова[118], члена Государственной думы, который пробыл у нас 6 месяцев, а затем, набравшись у нас военных впечатлений, уехал обратно в Думу. Свои вещи он оставил нам в презент, и я получил бурку. Замечу, что Струков, хоть и прапорщик запаса, оказался на фронте прекрасным артиллерийским офицером и уже на другой день по приезде был в батарее, как у себя дома!

Так вот теперь я спал в этой бурке, ложился спать в ней, и постепенно она начинала примерзать к стенке вагона, потом к ней примерзала шинель и все прочее. В середине ночи дело доходило до моей кожи, и тогда я просыпался, отдирался от стены, слезал с нар и растапливал давно угасшую печку. Согревшись, снова залезал на свое место до утра.

На рассвете мы вставали и шли к станционному крану умыться, но прежде всего надо было постараться наполнить самовар, так как воды в водопроводе было так мало, что любители поспать должны были, проснувшись, ожидать часа 2–3, пока вода снова появится. Хотя водой, таким образом, и приходилось при умывании сильно экономить, все же умываться на морозе ледяной водой было чрезвычайно неприятно!

Интендантство нас снабжало тремя предметами: морковным чаем, нормальным хлебом и прекрасным соленым салом, поэтому наши завтраки, обеды и ужины отличались только размерами порций, которые каждый составлял по собственному вкусу, ибо продукты получал каждый на руки. Иногда, впрочем, можно было купить яблоки, но редко.

Официальные сообщения с фронта гласили всегда одно и то же: «Настрiй козакiв бадьорий, вiдношення населення до Директорiи прихiльне, до большевикiв – вороже. Наши вiйска посувалися на захiд». В переводе: «Настроение солдат бодрое, отношение населения к Директории приязненное, к большевикам – враждебное. Наши войска продвигались на запад (т. е. продолжали отступать!)».

Иногда эти сообщения разнообразились замечанием об оставлении какого-нибудь значительного населенного