Из Кисловодска в Кисловодск. 1918–1919 - Всеволод Евгеньевич Милоданович

Украинская Директория упразднила все чины и оставила только два: офицер и солдат. Первые должны были носить на левом рукаве желтую повязку с надписью, какую должность они исполняют, вторые – белую. Достать материю желтого цвета было невозможно, для белой была бязь. На ней остановились обе категории новых чинов, но только меньшинство в обеих категориях. В частности, наши артиллеристы никаких повязок не носили, в прочих частях повязки встречались.

Это нововведение имело следствием, что при встрече с незнакомой личностью приходилось ее «обнюхивать» (как тогда говорилось), т. е. подойти к левому локтю и прочитать иногда очень длинное повествование, написанное чернильным карандашом, корявым почерком и часто уже подвергшееся влиянию дождя! Очень неудобная реформа!

В нашем поезде привлекала к себе внимание всем бросавшаяся в глаза фигура, одетая в китель светло-зеленого цвета и канареечного цвета галифе; головным убором фигуры была шапка, напоминавшая драгунские времен Александра III и первой половины царствования Николая II. На мой вопрос, кто это, сведущие люди отвечали, что это командир Гродненского гусарского полка. «Причем тут Гродна?» – спросил я затем. Мне объяснили, что в те времена, когда существовало Польско-Литовское государство, в него входили также Белоруссия и Правобережная Украина вместе с Киевом, а потому Гродна может считаться тоже Украиной, а полк – Гродненским! Но полка-то именно и не было, был только командир в единственном числе!

Были и другие реформы: наша дивизия была переименована в «1-ую бригаду (по-украински «загiн»). «Загон», «выгон» и т. д. – острили по этому поводу. Если наша бригада и была свернута в полк, то этого не помню. Точно так же не помню, кто командовал артиллерией «Пiвденно-Схiдной Группы», одно несомненно – кто-то из нашего полтавского начальства: не то ген[ерал] Зелинский, не то – ген[ерал] Пащенко, не то – полковник Навроцкий.

Так или иначе, но подполковник Свешников был послан этим начальником на инспекцию отдельного артиллерийского дивизиона 2-го «загина», который стоял на станции южнее Бирзулы и обратил на себя внимание безобразным поведением. Когда Свешников возвратился, то рассказал нам, что такого дивизиона он никогда еще не видел! Командовал им подпрапорщик Бандура, 1-й батареей – подполковник Потоцкий, 2-й – капитан Капитанов, и больше там офицеров не было. Солдат было человек 20–30, штук 25 лошадей и 2 пушки образца 1902 года. Все сидело, конечно, в поезде, невероятно грязном. «Мат» висел в воздухе. Потоцкий пользовался некоторым уважением, но Капитанов совершенно опустился: солдаты его похлопывали по плечу и пускали «по Матушке, по Волге». Атмосфера была действительно ужасной!

Свешников доложил об этом начальству, но начальство раскачивалось и очень долго ничего не предпринимало.

Пока были холода, и мы большей частью сидели в вагонах и распевали «Ще не вмерла Украина», «Заповит» и еще одну песню, из которой помню только припев: «Ни Жида, ни Ляха во степях Украини!» Песня очень мелодичная, а припев повторяется на несколько ладов. Мимоидущим могло казаться, что наш вагон наполнен самыми щирыми украинцами! Но в Рыбнице, когда потеплело и мы вышли из вагонов, всюду слышалась русская речь!

Начдив, который усердно старался говорить только на «рiдной мове» (даже с собственной женой, которая была с ним и отвечала ему по-русски), обратил внимание на слабое знание украинского языка среди артиллеристов и приказал послать двух человек в упомянутую выше школу.

Свешников по временам старался меня как-нибудь «поддеть», а потому назначил в школу меня и капитана Карпова, который знал украинский язык еще меньше, чем я. В первый момент мы были, действительно, огорчены, но потом, наоборот, оказались довольны.

Итак, на следующее утро мы явились начальнику школы и сразу же сказали ему, что на жительство в школу не переселимся и ползать по земле не будем, так как ни то, ни другое не годится для кадровых капитанов артиллерии, прошедших Великой войной от начала до конца.

«В таком случае, – сказал начальник школы, – вы не получите дипломов!» На дипломы нам было, понятно, наплевать: мы бы их так или иначе не получили – красные приближались к Балте! Но этого мы, конечно, начальнику школы не сказали, наоборот – выразили ему свое крайнее огорчение, подчеркнув, что теоретические предметы будем посещать очень усердно. Начальник школы с этим согласился.

Лекции читались в деревянном паровозном депо, превращенном задолго до нашего появления в Рыбнице в театр любительского кружка железнодорожников. Теперь на сцене была кафедра профессора, в оркестре перед сценой лежал паровозный котел, раскалявшийся докрасна старыми шпалами, от чего профессор был окружен красным сиянием. Окон в здании не было, но в противоположной сцене-стене были огромные ворота, служившие когда-то для впуска паровоза. Чтобы получить свет, они были во время лекций открыты настежь, и оттуда дул холодный ветер. Мы взяли в соображение все эти обстоятельства и выбрали себе места так, чтобы жар от котла парализовался холодом ветра из ворот, а мы были бы достаточно близко к профессору, чтобы могли не пропустить его речей.

Откуда взялись эти профессора, нам не пришлось узнать. Они были в военной форме, но читали лекции не по военным предметам, но темой была украинская культура. Язык у них был привешен очень хорошо, и мы их слушали внимательно и не без удовольствия, несмотря на то, что это были чрезвычайно щирые украинцы! Например, в лекции об украинском языке один из них утверждал, что русский язык грубый в сравнении с украинским! Если сравнить украинский язык этого профессора с русским языком преподавателя русского языка в Морском корпусе С.П. Розанова, то это было бы чистой правдой! Но обобщать этого нельзя.

Вообще же, познакомившись почти со всеми славянскими языками южных и западных славян, я считаю, что по мелодичности языка украинский на втором месте после русского. Но спорить с этим профессором, конечно, я не стал!

По вопросу о «самостiйности» запомнилась такая фраза: «Почему Украина не может быть самостоятельной и независимой, как утверждают иные? У нас есть все, что для самостоятельности нужно: хлеб, железо, уголь, нефть в Баку и золото в наших сибирских «кольонiях»!» Прибавить сюда немного, и получится Россия!

Обращаясь к культурам Севера и Юга, мы слышали, что в Москве все было хуже: музыка, пение, архитектура, живопись и т. д., тогда как на Украине было все «дуже гарно». Это приводилось без доказательств. Но, повторю, лекции были интересными и слушались мной (не знаю как Карповым) внимательно. Я даже был доволен, что попал в эту школу, и если Свешников