После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

Именно поэтому эти наши товарищи полностью отказались от пищи. Обращаться с нами, как с преступниками, бесчеловечно. Несколько месяцев назад вы обещали уничтожить меня физически и морально, и сейчас вы явно выполняете свое обещание. Начиная с сегодняшнего дня я тоже полностью отказываюсь принимать пищу до тех пор, пока ставни не будут убраны!

Переводчик переводил фразу за фразой. Лицо гвардии майора все больше кривилось, будто от яда. Ничего не сказав в ответ, он вышел из комнаты вон. Некоторые из моих товарищей считали, что я не должен был так говорить с ним, что это только ухудшит наше положение. Другие были на моей стороне. Старший по нашему блоку полковник Кроме молча последовал за майором. Через полчаса он вернулся и объявил:

– Господа, прошу вас прекратить голодовку и начать принимать пищу. Сегодня вечером количество ставен сократят наполовину. Я понимаю, что это будет уступкой с нашей стороны, но мы не можем настаивать в этом вопросе, так как гвардии майор не желает, чтобы снаружи были видны ваши нагие тела. Через несколько минут придет врач, чтобы забрать тех, кто принимал участие в голодовке, в госпиталь.

Я был не очень доволен результатом. Если бы мы более твердо отстаивали свои права и потребовали, чтобы ставни были сняты немедленно, то так и было бы. Однако полковник Кроме был нашим старшим по блоку, следовательно, мы должны были оставлять за ним право поступать так, как это будет больше всего на пользу нашему сообществу. Данный инцидент продемонстрировал, что голодовка являлась мощным оружием в наших руках, но пользоваться им можно было только в самых крайних случаях, чтобы не притуплять эффект его воздействия. И все же при первой же возможности мы должны избавиться и от остальных ставней на окнах.

Дни потянулись дальше обычным порядком. Через какое-то время все участники голодовки вернулись в блок. В госпитале их так же изолировали от остальных, чтобы максимально уменьшить их контакты с другими обитателями лагеря. И все же некоторым удалось связаться с друзьями в общем лагере и рассказать им о том, что произошло.

Разоблачение шпиона

Наш хор разучил песнопение на Троицын день, которое мы исполняли, пока весь лагерь находился на построении для переклички. Нас не было видно из лагеря, но все слышали, как мы пели. Особенно громко мы постарались пропеть второй куплет: «Рейх, завоеванный мечами наших отцов, поможет нам выстоять».

Время от времени эмигранты навещали нас. Обычно это был Маурер, незаметный человек маленького роста, с чересчур высоким голосом и морщинистым лицом. Он пытался читать нам лекции, но это кончилось плачевно для него, особенно в первой и второй комнатах. В остальных комнатах ему позволяли говорить, но никак не реагировали на его слова. Но здесь их неформальный лидер Генрих, мужчина 50 лет, родившийся в Прибалтике и свободно говоривший по-русски, настолько огорчил малыша Маурера, что тот выбежал прочь со слезами на глазах. Наконец с любыми попытками нашего политического просвещения было покончено.

Регулярно доходившие до нас новости о ходе боев на всех фронтах давали пищу для долгих озабоченных споров, особенно среди наших старших товарищей. Я не принимал участия в этих разговорах, так как считал все слухи вражеской пропагандой, направленной на то, чтобы ослабить нас. А если эти новости были правдой, то отсюда, из плена, мы все равно ничего не смогли сделать. Несмотря на все плохие вести, я верил в победу моего народа! Я до конца выполнил свой долг и был готов предстать перед любым судом, чтобы оправдать свои поступки. А на то, что будет, я был не в состоянии никак повлиять.

Мне не было скучно, так как свой распорядок дня я подчинил жесткому графику занятий. Всегда было приятно цитировать поочередно с доктором Манитцем диалоги из «Фауста»; мы оба знали наизусть много отрывков из этого произведения. Если занять себя достаточно плотно духовной пищей, то на несколько часов забывается постоянно преследовавшее нас чувство голода.

Прибывший из Москвы на несколько дней для инспектирования лагеря полковник организовал для нас обязательный просмотр фильма о Харьковском показательном судебном процессе. В фильме было показано осуждение и казнь через повешение военнослужащих вермахта и СС, совершивших в Харькове преступления против человечности.

Стоял великолепный знойный солнечный день. Лишь некоторые здоровяки выполняли свои обязательные ежедневные физические упражнения при ослепительных лучах полуденного солнца. Двор перед блоком снова, как это часто бывает, закрыт для нас – очередная мера наказания. Я был поглощен заучиванием слов из английского словаря. Тут дверь вдруг открылась, и во внутренний двор вошли двое пленных. Один из пленных – румынский офицер, второй – лейтенант с Рыцарским крестом. Вдруг капитан Саша воскликнул, широко раскрыв глаза:

– Что же это такое? Я же знаю его! Он не лейтенант, и, конечно, не может иметь Рыцарский крест! Он унтер-офицер!

– Вы знаете этого человека? – спросил я.

– Конечно! Это унтер-офицер, его зовут Ниссен, и он давно уже работает на НКВД.

Я понял, что этого человека прислали к нам шпионить. Для того чтобы придать ему заслуживающий доверия вид, его украсили Рыцарским крестом. Но русские не предполагали, что этого парня в нашем блоке опознают.

Через несколько минут после того, как «лейтенант Ниссен» представился старшему по блоку, он появился во дворе раздетым до нитки. Теперь этому грязному псу предстояло играть разве что роль чистильщика сортиров.

Это была вторая попытка русских внедрить в 6-й блок своего шпиона. Первый случай произошел с осведомителем НКВД лейтенантом ВВС Лохоффом, который не сумел приблизиться к нам. Мы ясно дали ему понять, что если он дорожит жизнью, то ему следует очистить площадку от своего присутствия. Его работодатели явно остались недовольны своим агентом, и его никогда больше не видели в нашем блоке.

Лето в изоляторе

Произошло еще одно событие. Вчера утром к нам неожиданно зашел гвардии майор, который произнес радостную речь, проинформировав нас, что во Франции открылся Второй фронт. Земля там пропиталась кровью, сплошь покрылась железом, а небо постоянно заполнено тысячами самолетов союзников.

Среди нас появился и полковник из Москвы. Он решил выслушать пожелания военнопленных. Полковник Кроме короткими фразами выразил ему наши претензии по поводу деревянных щитов на окнах и потребовал, чтобы их немедленно сняли. Полковник согласился с этим, и теперь со стороны дороги в комнатах снова появился доступ к нормальному дневному свету.

Во двор вошел дежурный офицер. По записке, которую он принес с собой, он начал зачитывать фамилии: Кроме, Вольф, Шпигельберг, фон