После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

Через несколько дней после того, как нас отправили в лагерь «Кама», нам пришлось снова побывать в монастырском лагере, чтобы пройти дезинфекцию. Там, для того чтобы повлиять на непокорных, уже распространили слухи, что Кроме, фон Белова и меня отправили на суд военного трибунала в Казань. Несмотря на то что было темное время суток, нас увидели и узнали, и ложь русских была опровергнута. Вот уж действительно, такая ложь имеет очень короткие ноги!

Мы уже несколько недель находились в лагере «Кама». Сюда же перевели немецких офицеров из Суздаля и Красногорска. На тот момент нашу группу перевели в меньшую по размеру комнату в противоположном конце коридора. Кроме того, она увеличилась на три человека: полковники Рейниш и Кратш, а также румынский майор Николаи также являлись препятствием для Национального комитета, поэтому их тоже следовало изолировать. Что представляла собой изоляция, мы на тот момент уже хорошо себе представляли. В течение часа рано утром мы могли совершить прогулку на свежем воздухе в сопровождении русского конвоира. Остальное время мы проводили в нашей маленькой комнате под номером 21, играя в шахматы или в кости или просто беседуя. Никому без разрешения нельзя было даже подойти к нашей комнате, расположенной в дальнем конце коридора. Рядом с нашей комнатой располагалось место заключения, темная камера, куда сажали офицеров, попытавшихся совершить побег. В конце концов русские оставили свои попытки завербовать нас в Национальный комитет. Последняя беседа, во время которой нас проинформировали о создании 12 сентября 1943 г. Союза немецких офицеров во главе с генералом артиллерии фон Зейдлицем, окончательно продемонстрировала им, что нас нельзя склонить к предательству даже такой новостью, будто в состав союза вот-вот войдет генерал-фельдмаршал Паулюс.

Никогда не смогу забыть один маленький эпизод. Наших товарищей-пленных забрали на допрос, и мы с Кроме и фон Беловом остались в комнате одни. Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату зашел какой-то русский капитан. Он прихрамывал и опирался на трость. На лице ясно была написана ненависть к нам, немцам. Капитан произнес несколько слов, которых я не понял. Я смотрел на него твердо и спокойно. Похоже, ему это не понравилось, потому что он поднял трость и сделал ей движение, будто собирался ударить меня по голове. Вероятно, он ожидал, что я продемонстрирую свой испуг. Я никак не отреагировал на его жест. Он остановил трость всего примерно в 5 сантиметрах от моей головы. Наконец, русский повернулся к фон Белову и ударил его тростью по белому лампасу офицера штаба на форменных брюках. Но и фон Белов, и Кроме никак не отреагировали на поведение этого пролетария. Наконец, плюнув несколько раз в нашу сторону, русский с громкой руганью вышел из комнаты.

В соседней комнате количество проживающих также возросло. Их там было гораздо больше, чем нас, всего примерно 30 человек, из которых особенно выделялся полковник фон Ханштейн. Этих людей тоже изолировали за то, что они твердо высказались против Союза немецких офицеров и Национального комитета. Мы были рады видеть своих товарищей в хорошем настроении, что они постоянно демонстрировали своим поведением.

Блок номер 2

13 ноября 1943 года. В этот день царило большое оживление, так как было изолировано очень много людей. Из-за этого русские объявили построение всего 2-го блока, где содержались подлежащие изоляции офицеры. Вместе с примерно 60 другими военнопленными мы поднялись в верхний зал нашего блока, который был огражден колючей проволокой, чтобы отделить нас от остальных обитателей лагеря. Ворота открывались только тогда, когда нас вели принимать пищу, поэтому к нам никто не мог приблизиться без специального разрешения.

Прежде мне не приходилось быть свидетелем того, как немцы доносят, подвергают насмешкам и издевательствам своих соотечественников, но здесь мне довелось увидеть, как все это проделывает Мангольд, пользуясь своими полномочиями старшего по блоку, а также его цепные псы лейтенанты Кальбаум, Рихтер и Кайзер. Их главной обязанностью являлось не дать нам связаться с внешним миром, то есть с остальными военнопленными. Мангольд был достойным членом Союза немецких офицеров. Он лишился остатков уважения своих прежних товарищей. За хорошую работу в качестве старшего по блоку изоляции он вскоре был назначен старшим по всему лагерю, а его место блокфюрера перешло к майору Хартбергеру, австрийцу, который уже долгое время был верным слугой у русских.

Прежде чем передать свои обязанности австрийцу, Мангольд через полковника Никифорова объявил мне 5 суток ареста за то, что однажды на утренней перекличке я пожаловался на то, что он неуважительно обращается с людьми старшего возраста.

Прежде чем распределить по комнатам, нас продержали в верхнем зале два дня. Комната под номером 7 предназначалась для тех, кто считался самыми паршивыми овцами, а в маленькой комнатке рядом поселили полковников Кроме, Вольфа и Эрлера. Нас собрали поименно из отдельных комнаток, в которых нас расселили до этого. Так образовалось сообщество пленных, живущих совместно, в котором я сразу же почувствовал себя как рыба в воде. Кроме старшего по комнате подполковника Бурманна, со мной проживали священник Рот, майор Блюме, майор Люббе, советник военного суда Мевес, подполковник фон Белов и еще четыре наших товарища; у нас сложился свой тесный коллектив единомышленников.

Вряд ли можно припомнить хотя бы один день, когда кто-нибудь из нас не отбывал бы наказания заключением. Поскольку комната для арестантов находилась в нашем же здании, мы имели возможность ободрить нашего товарища в заключении через трещину в окне или щель в двери. Нам удалось организовать все настолько хорошо, что тот, кто отбывал наказание арестом, не испытывал никаких лишений.

Как-то, когда наказание заключением отбывали полковник фон Ханштейн и еще два офицера, посыльный с кухни по ошибке принес еду на пятерых: по 200 граммов хлеба на каждого и пять кусочков рыбы. Дежуривший в тот день русский лейтенант, который открывал дверь, приказал оставить всю еду снаружи. Потом русский схватил порцию хлеба и рыбу. Через минуту я видел, как он, стоя посреди пустой комнаты, с жадностью проглотил обе порции. Увидев меня, русский упрятал остатки рыбы себе в карман шинели[6].

Каждый день арестованным приходилось убирать по одному помещению. Даже тогда, когда Мангольд упрятал меня под арест на пятеро суток, установленный порядок соблюдался неукоснительно. Моим напарником был назначен летчик-истребитель лейтенант Хелмс. Разумеется, мы распределили назначенные нам работы поровну. Хелмс рассказал мне свою историю. Русские хотели уговорить его вернуться в свою часть, чтобы он угнал оттуда самолет Ме-109[7]. В том же здании, где содержался Хелмс после того, как он попал в плен