Погребальные обряды и культ предков. От завета Одина и некромантии до упырей и похорон Ярилы - Владимир Яковлевич Петрухин

на тот свет закрыт котлом, характерно для народов, у которых в центре жилища располагался очаг с висящей над ним посудиной, ведь через очаг и дымоход проходила мировая ось, соединявшая небо и преисподнюю. По этой оси совершали свои путешествия шаманы.

Проводы душ покойных в буни к истокам родовой Небесной реки осуществляли шаманы или их духи-помощники в виде животных. Причем проходили эти проводы не ранее чем через год после смерти, когда тело разложится на могильном помосте и, например по верованиям эвенков, освободится душа. Погребальный помост использовался шаманом как плот, плывущий в загробный мир по родовой реке. В буни умершие живут такой же жизнью, как живые: охотятся, ловят рыбу, строят жилища, шьют одежду (или живут так счастливо, что все время пляшут). Для живого человека, случайно попавшего в буни, или для шамана загробный мир предстает страной, где солнце светит тускло, небо как туман, а земля как пар. Все хорошее там превращается в плохое, а плохое – в хорошее, большое становится маленьким и т. п. Именно по этой причине похоронный инвентарь специально рвали, разбивали, ломали, чтобы вещами можно было пользоваться на том свете. Живой человек невидим для обитателей буни, его слова для них звучат как треск очага, а прикосновения так же вредоносны, как и появление загробного духа в мире живых. Разглядеть попаданца и отправить его обратно в Средний мир мог только шаман мира умерших[55]. Возвращаясь после проводов души, шаманы оставляли помощников-зверей сторожить выход из загробного мира, чтобы духи мертвых не проникли на землю и не стали злыми духами.

Вещий Олег: смерть от коня и княжеская могила

Киевский князь Олег, прозванный в Начальной летописи Вещим, был первым князем, смерть которого подробно описана летописцем. При этом летописец не знал подробностей смерти ни основателя династии Рюрика, правившего в Новгороде, ни легендарного Кия, основателя Киева. Смерть Олега – едва ли не единственный мифологический сюжет Начальной летописи. Недаром он вдохновил Пушкина, искавшего в древнерусской литературе следы дохристианского эпоса.

Сопка в Ленинградской области (рядом с селом Старая Ладога), которую называют «Олеговой могилой».

volkova natalia / Shutterstock

В 911 году князь вернулся из победоносного похода на Царьград, прибив щит на Золотые ворота и обеспечив войско богатыми трофеями. За это его и прозвали Вещим. Монах-летописец называет восторженных киевлян язычниками и невеждами («погани и невегласи»), что объясняет причину, по которой он записывает языческий миф. Триумфатор же, повествует летописец, спустя пять лет вспомнил о своем коне: поход был на ладьях, и князь оставил скакуна на вольном выпасе. Перед опасным походом Олег призвал волхвов-предсказателей, и некий кудесник предрек ему смерть от любимого коня. Но по возвращении оказалось, что конь уже умер. Князь рассмеялся и принялся корить кудесника за лживое предсказание. Он отправился посмотреть на останки коня и вновь рассмеялся, ступив на конский череп: «От сего ли лба смерть было взяти мне?» Из черепа выползла змея и ужалила князя в ногу.

Киевляне с плачем проводили Олега в последний путь, насыпав над ним курган на киевской горе Щекавица (сохранялась до времен летописца). Естественно, писавший летопись не мог допустить в своем христианском повествовании оправдания языческого волхования. Он сопроводил рассказ о смерти Олега благочестивым комментарием о древнем волхве при римском императоре Домициане – Аполлонии Тианском, которого бесы наделяли способностью изгонять «гадов» – скорпионов и змей[56]. Однако в рассказе о смерти Олега летописцу не нужно было ссылаться на бесов: он хотел продемонстрировать, что языческий князь на самом деле не был вещим, не мог предвидеть собственную смерть. Не раскрывал летописец и «языческого» символического смысла животного, определившего судьбу Олега. Как мы помним, конь был проводником на тот свет и в эпосе часто предсказывал смерть своему хозяину (с таким предсказанием к Ахиллу обратился один из его коней). В библейской же традиции смерть воплощала змея, о чем уже шла речь.

Впрочем, русских летописцев озадачивала и сама могила Олега. В XIII веке, когда древняя Киевская Русь пала под ударами монголо-татар, Новгород, избежавший нашествия, должен был переосмыслить свое место в истории. Новгородский летописец сократил «Повесть временных лет», в том числе рассказ об Олеге, и превратил «вещего» киевского князя в простого воеводу новгородского князя Игоря (сына призванного в Новгород Рюрика). Чтобы не вникать в проблему зависимости Новгорода от Киева, установленную Олегом согласно Начальной летописи, новгородец отправил Олега за море (благо оттуда были призваны варяги), лишь скороговоркой упомянув о его гибели от укуса змеи по дороге к Балтике (Варяжскому морю) в Ладоге. Там он и разместил его могилу.

Ладога действительно была перевалочным пунктом на пути от Балтики к Новгороду: археологи обнаружили здесь варяжский некрополь, среди курганов которого хотели найти неведомую источникам могилу Рюрика. Один из курганов «подходил» варяжскому князю: покойный был погребен в камере, над которой располагалась ладья. Однако курган датировали началом Х века, а Рюрик, согласно летописи, умер в 879 году, передав под власть («на руки») Олега малолетнего Игоря. Еще в XIX веке могилой Олега прозвали одну из ближайших к Ладоге волховских сопок, но варяги не хоронили своих умерших в этих высоких курганах – они принадлежали новгородской славянской знати. Впрочем, новгородские словене, оказавшись в процессе заселения на северо-западной окраине восточнославянского мира, неслучайно тратили столько сил на возведение грандиозных насыпей. Местность считалась освоенной, когда на ней появлялись могилы предков в племенном обществе и государя – в складывающемся государстве.

Наследник Олега и его воспитанник Игорь был погребен вдали от Киева. Его казнили восставшие против чрезмерных поборов древляне, прозвавшие князя «волком» (преступником). Несмотря на то что тело князя в процессе казни было разорвано, вдова Игоря Ольга велела насыпать курган над останками мужа. И месть в итоге настигла древлян в лице той же Ольги, явившейся к Искоростеню, чтобы оплакать мужа на тризне (об этой мести рассказывалось в главе 5).

Проигранное бессмертие

Коренной народ Новой Зеландии маори рассказывает, что умерший герой Патито узнал, что его сын стал великим воином. Он вернулся в мир живых, чтобы испытать его силу в метании копья. Но сын оказался слабее отца. А вот если бы живой победил духа, люди стали бы бессмертными.

Погребальные состязания, напоминающие европейскую тризну, известны, как уже говорилось, на Мангаие. Когда кто-то умирает, вестник обходит остров. И жители селения, к которому принадлежал умерший, устраивают военные танцы – инсценировку битвы между духами и людьми. Духи терпят ритуальное поражение, поскольку не должны приносить вред людям. Затем танцоры объединяются и под видом духов идут