Погребальные обряды и культ предков. От завета Одина и некромантии до упырей и похорон Ярилы - Владимир Яковлевич Петрухин

в другие деревни. Там они тоже должны потерпеть символическое поражение, чтобы нейтрализовать губительное действие смерти. Наконец, исполнители танцев возвращаются к месту погребения, где устраивают пир. Действа повторяются через несколько месяцев, год или два. При этом топорами делают отверстия в земле, чтобы дух мог выйти и принять участие в обрядах.

Великий французский антрополог Клод Леви-Стросс (1908–2009) исследовал и более хитрую тактику погребальных игр у американских индейцев. В их племенах проводили ритуальные игры по случаю усыновления. Новому родителю предстояло заменить для сироты умершего опекуна, а умерший, успокоившись, должен был навсегда оставить мир живых. Жители селения разделялись на две состязающиеся половины, одна из которых воплощала живых, а другая – мертвых. При этом «живые» позволяли «мертвым» символически убить себя, чтобы уравновесить ситуацию, которую спровоцировала в коллективе смерть, и успокоить умершего. Игра здесь подчинялась ритуалу.

Иногда погребальный ритуал принимал форму состязания – интеллектуальной игры. Знаменитый русский этнограф Николай Николаевич Миклухо-Маклай видел тризну у папуасов. О смерти мужчины все окрестные деревни узнали по звукам барабана. Наутро папуасы собрались в полном вооружении у хижины покойного. Они разделились на две группы и устроили ритуальную битву. Несмотря на то что стрелы пускались не прицельно, в потасовке оказалось немало раненых. С особым пылом в ритуале участвовали друзья и родственники умершего. Когда накал состязания утих, участники мирно уселись в круг, умершего вынесли из жилища, чтобы он принял дары и приготовленную для него пищу. После приношения даров труп вновь занесли в хижину, а гости вернулись в свои деревни.

Из описанного ритуала становится очевидно, что тризна здесь призвана устранить социальный кризис, который принесла смерть, и тем самым избежать общественных конфликтов. Наиболее губительным кризисом в истории человечества всегда считалась война. Китайскому мудрецу Лао-цзы даже приписывается утверждение, что победу следует отмечать похоронной процессией[57].

Глава 7. Похороны Ярилы и Костромы: обрядовый театр, воскресающий бог и возрождение природы

Похороны календарных чучел

Смерть Адониса. Герман ван Сваневельт, XVII в.

Finnish National Gallery / Ilkka Heikkinen

Русские крестьяне ничего не слышали об умирающих и воскресающих богах Древнего мира. О «проклятом» Осирисе читал в поучениях древних Отцов Церкви разве что ученый древнерусский книжник, о котором пойдет речь в главе 10. Однако они знали календарные обряды, которые напомнили исследователям русской традиционной культуры ближневосточные культы умирающих и воскресающих богов – Осириса и Адониса. Речь идет о театрализованных «карнавальных» похоронах календарных чучел, которых называли Костромой – в честь ряженого персонажа, воплощения весны и плодородия. Само имя произошло от слова «костра», означающего солому для изготовления обрядовой куклы (вспомним легендарную скаредность Каина, подсунувшего Богу лепешки из мякины в качестве жертвы). Куклу Костромы, празднично одетую в кумачовый сарафан и кокошник, с песнями носили по селу, а иногда клали в корыто, как в гроб.

Чучел также называли Ярилами – они воплощали «ярое» весеннее плодородие. Только одевали их уже в мужское платье. Процессию сопровождали ряженые попы с лаптем вместо кадила, а причитания женщин сопровождались смехом мужчин.

В Муромском уезде Владимирской губернии чучело Костромы подносили к озеру. Процессия в этом случае разделялась на две группы: одна оказывала знаки почтения чучелу, другая нападала на поклоняющихся, захватывала чучело, срывала с него наряд и бросала в воду. Почитатели заунывным воем оплакивали гибель Костромы, после чего обе группы воссоединялись и со смехом возвращались в село.

В других вариантах обряда чучело разрывали на части или хоронили в поле. Для Ярилы могилу вырывали палками, ведь похороны тоже были «карнавальными». На похоронах Костромы иногда изображали, как она боронит землю, сеет зерно, косит или убирает урожай. Когда чучело бросали в воду, русские крестьяне молились о дожде.

Английский антрополог Джеймс Фрэзер одним из первых обратил внимание на сходство этих обрядов, известных фольклору всех цивилизованных европейских народов, с ритуалами умирающих и воскресающих божеств Востока. Сначала божество плодородия следовало убить. Тогда оно возродится с усиленной плодоносящей мощью. Однако в русских обрядах возрождение было не главным. Как заметил замечательный отечественный фольклорист Владимир Яковлевич Пропп: «Праздник состоит не в воскресении, а в умерщвлении»[58].

Особое значение при этом имели символы и обряды, связанные с земледелием и растительностью. Зеленые ветви были непременным атрибутом славянской и общеевропейской календарной обрядности. Повсеместно их использовали на Троицу, когда мертвые в виде русалок выходили с того света. Березовыми ветвями украшали красный угол в избе. Считалось, что в них вселяются души покойных родственников. Это представление соотносится с распространенными поверьями о душах, которые попадают на тот свет по ветвям мирового древа и ждут своего возрождения в потомках. Березка Троицына дня и соломенное чучело не были символами или воплощениями воскресающего божества. Они олицетворяли саму природу, ее неуничтожимость, календарную цикличность – смерть сменялась возрождением и, более того, была условием этого возрождения. Такие фетиши, которые крестьяне использовали совсем недавно, имеют гораздо более архаичные корни, чем древневосточные божества.

Троицкая березка. Лубок.

The National Museum in Krakow

Сходство календарного чучела с Осирисом и другими воскресающими божествами заключалось в том, что его необходимо было умертвить, растерзать, уничтожить. В европейском и славянском фольклоре даже существовал специальный жанр – «житие» растений (льна, конопли и пр.), чья судьба уподоблялись мученическим житиям святых[59]. Самое известное из этих «житий» – знаменитая баллада Роберта Бернса «Джон Ячменное Зерно». Жатва, молотьба и помол ячменного зерна – осенняя смерть Джона, завершается изготовлением хмельного напитка:

Так пусть же до конца времен

Не высыхает дно

В бочонке, где клокочет Джон

Ячменное Зерно![60]

Пиво – напиток, который развеселил греческую Деметру, тоскующую о похищенной на тот свет дочери, и которым шумерская Инанна собиралась поминать мертвых в преисподней, – воплощало собой воскрешение после смерти. Недаром календарному действу вокруг Костромы был присущ характерный для народной культуры парадокс: оплакивание сопровождалось обрядовым смехом. Этот возрождающий смех напоминает о смехе Деметры и царевны Несмеяны, которая превратилась из сказочной затворницы в невесту.

Кострому и Ярилу с ближневосточными воскресающими божествами роднит и другое свойство. Архаичным образом Костромы была мужская ипостась, называемая Коструб или Кострубонько. Чучелу Ярилы также придавали выраженные первичные мужские признаки. Женщины оплакивали этих персонажей как своих мужей – подобно ближневосточным богиням любви. Во время похорон Ярилы не возбранялись эротические вольности, которые сопровождались возлияниями в шинке (что напоминает описание похорон руса Ибн-Фадланом). Само