Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

передвижения, но мог принимать кого пожелает. Он пригласил начальников еврейской общины в Риме к себе; они терпеливо выслушали Павла, но когда поняли, что, по его мнению, соблюдение иудейского Закона не является непременным условием спасения, они покинули его; Закон представлялся им неотъемлемым атрибутом и утешением еврейской жизни. «Итак да будет вам известно, — сказал Павел, — что спасение Божие послано язычникам: они и услышат!»{1713} Его воззрения пришлись не по душе и христианской общине, которую он застал в Риме. Эти новообращенные, главным образом иудеи, предпочитали христианство, принесенное к ним из Иерусалима; они практиковали обрезание и едва ли отличались римскими властями от ортодоксальных иудеев. Они приветствовали Петра, но остались холодны к Павлу. Он обратил в христианство нескольких язычников, среди вновь обращенных были и люди, занимавшие видное положение в обществе. Но горькое ощущение тщетности этих усилий омрачало одиночество, на которое он был обречен в своей темнице.

Он нашел некоторое утешение, посылая длинные и нежные письма своей далекой пастве. К этому времени он составлял подобные послания уже десять лет; вне всяких сомнений, помимо, посланий под его именем, которым мы располагаем сейчас, существовало и множество других[117]. Они не были написаны рукой Павла; он диктовал их, часто делая приписки своим грубым почерком. По-видимому, он не пересматривал их, об этом свидетельствуют все имеющиеся в них повторения, темноты и дурная, поставленная с ног на голову грамматика. И тем не менее глубина и искренность чувства, гневная приверженность великому делу, пышная, благородная и запоминающаяся речь сделают их самыми сильными и красноречивыми письмами в истории литературы; даже очарование Цицерона бледнеет перед этой страстной верой. Здесь мы встречаем горячие слова любви, исходящие от того, для кого эти церкви являлись ревностно защищаемыми чадами; яростные нападки на бесчисленных врагов; выговоры грешникам, отступникам и подрывающим христианское единство раскольникам; наконец, нежные увещевания и наставления.

И да владычествует в сердцах ваших мир Божий, к которому вы призваны в одном теле; и будьте дружелюбны. Слово Христово да вселяется в вас обильно, со всякою премудростью; научайте и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песнями, во благодати воспевая в сердцах ваших Господу{1714}.

(Синодальный перевод)

Здесь и великие изречения, которые повторяет и бережно хранит весь христианский мир: «буква мертвит, дух животворящ»{1715}; «худые сообщества развращают добрые нравы»{1716}; «для чистых все чисто»{1717}; «любовь к деньгам — корень всякого зла»{1718}. Здесь — и откровенные признания в собственных ошибках, даже собственном, на манер политического, притворстве.

Ибо, будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобресть: для иудеев я был как иудей… для чуждых закона — как чуждый закона… Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых. Сие же делаю для Евангелия, чтобы быть соучастником его{1719}.

(Синодальный перевод)

Эти послания сохранялись и часто публично зачитывались теми общинами, которым они были адресованы. К концу первого века многие из них приобрели широкую известность; Климент Римский ссылается на них в 97 г., Игнатий и Поликарп — вскоре после этого; постепенно они становились частью изощренной теологии Церкви. Подвигнутый на служение своим омраченным духом и раскаянием, а также преображающим узрением Христа, испытавший, возможно, влияние стоического и платонического отрицания матери и плоти как зла, вспоминая, может статься, иудейские и языческие обычаи приношения в жертву «козла отпущения» за грехи народа, Павел явился творцом теологии, лишь самые смутные намеки на которую можно найти в словах Христа: каждый человек, рожденный женщиной, наследует первородный грех Адама и может быть спасен от вечных мучений только благодаря искупительной смерти Сына Божия{1720}[118]. Подобная концепция куда легче усваивалась язычниками, чем евреями. Египет, Малая Азия и Эллада издавна веровали в богов Осириса, Аттиса, Диониса, которые умерли ради спасения человечества; такие титулы, как Сотер (Спаситель) и Элевтерий (Освободитель) были достоянием этих божеств; а слово Купоз (Господь), употреблявшееся Павлом по отношению к Христу, являлось термином, обозначающим в сирийско-греческих культах умирающего искупителя Диониса{1721}. Язычники Антиохии и других греческих городов никогда не знали Христа во плоти, они могли признавать его только тем же образом, как признавали своих богов-спасителей. «Смотри, — говорил Павел, — я открою тебе тайну»{1722}.

Павел добавил к этой популярной и утешающей теологии определенные мистические представления, получившие распространение со времени написания Книги Премудрости и философии Филона. Христос, учил Павел, — это «Премудрость Божия»{1723}, перворожденный Сын Бога; «он прежде всех вещей, в нем существуют все вещи… через него все сотворено»{1724}. Это не иудейский Мессия, который избавит Израиль от рабства; это — Логос, чья смерть принесла избавление всему человечеству. Благодаря этим интерпретациям Павел мог пренебречь подлинной жизнью и речениями Иисуса, которого он не знал непосредственно, и мог встать наравне со знавшими Христа апостолами, которые не могли тягаться с ним в спекулятивной метафизике. Он смог наделить жизнь Христа и жизнь человека высокой ролью в величественной драме, в которую вовлечены все души и вся вечность. Более того, он смог ответить на трудные вопросы тех, кто спрашивал, почему Христос, если он действительно был Богом, позволил обречь себя на смерть; Христос умер, чтобы искупить мир, отданный Сатане грехом Адама; он должен был умереть, чтобы порвать путы смерти и открыть небесные врата для всех, кого коснется благодать Божия.

Два фактора определяют, по словам Павла, кто же будет спасен смертью Христа: богоизбранничество и смиренная вера. Бог избирает в вечности тех, кого осияет его благодать, и тех, кого он покарает{1725}. И тем не менее Павел энергично взялся за то, чтобы пробуждать веру, благодаря которой можно снискать милость Бога. Только благодаря такому «осуществлению чаемого» и такой «уверенности в невидимом»{1726} душа может испытать то глубокое изменение, через которое в жизнь приходит человек новый, которое соединяет верующего с Христом и позволяет ему вкусить плоды, принесенные смертью Спасителя. Добрые дела и исполнение всех 613 предписаний иудейского Законна далеко не достаточны, говорит Павел; они не в силах переродить внутреннего человека или омыть душу от греха. Смертью Христа окончена эпоха Закона; отныне не должно быть «ни эллина, ни иудея, раба или свободного, мужчины и женщины», потому что «везде и во всем Христос»{1727}. Что касается добрых дел в соединении с верой, Павел никогда