Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и гору переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое, и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится… не ищет своего… никогда не перестает… А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше{1728}.

(Синодальный перевод)

К половой любви и браку Павел относится с обескураживающей терпимостью. Один пассаж наводит на мысль (хотя вовсе ничего не доказывает) о том, что он был женат{1729}: «Или не имеем власти (Павел и Варнава) иметь спутницею сестру жену, как и прочие Апостолы, и братья Господни, и Кифа?» Однако в другом месте{1730} он называет себя одиноким. Как и Иисус, он не имел никаких симпатий к физическому желанию{1731}. Он был устрашен, услышав о промискуитете и извращениях{1732}. «Разве не знаете, что тела ваши, — спрашивает он коринфян, — суть члены Христовы? Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога?.. Посему прославляйте Бога и в телах ваших…»{1733} Девственность лучше супружества, но супружество лучше вожделения. Брак между разведенными запрещается, за исключением тех случаев, когда предыдущий брак был смешанным. Женщины обязаны повиноваться мужьям, слуги — хозяевам. «Каждый должен оставаться в том звании, в каком он был призван», то есть обращен в христианство. «Рабом ли ты призван, не смущайся: но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов»{1734} (синодальный перевод). Свобода и рабство значат немного, если мир вскоре придет к концу. Поэтому и национальная свобода не существенна. «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены»{1735}. Со стороны Рима было вопиющей неблагодарностью уничтожить столь подходящего ему философа.

4. Мученик

«Постарайся прийти ко мне скоро, — гласит сомнительное Второе послание к Тимофею, —

ибо Димас оставил меня, возлюбив нынешний век, и пошел в Фессалонику, Крискент в Галатию, Тит в Далматию; один Лука со мною… При первом моем ответе никого не было со мною, но все меня оставили… Господь же предстал мне и укрепил меня, дабы чрез меня утвердилось благовестие, и услышали все язычники; и я избавился из львиных челюстей…Ибо я уже становлюсь жертвою и время моего отшествия настало. Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил»{1736}.

(Синодальный перевод)

Он говорил мужественно, но был покинут. Одно из древних преданий гласит, что он был освобожден, отправился в Азию и Испанию, вновь проповедовал и вновь оказался в заключении в Риме; возможно, он так и не вышел на свободу. Без жены и детей, которые могли бы утешить его, покинутый всеми друзьями, за исключением одного, он мог держаться только верой; может статься, и она была поколеблена. Как и другие христиане своего времени, он жил надеждой увидеть возвращение Христа. Он писал к филиппийцам: «Мы горячо ожидаем прихода спасителя, Господа Иисуса Христа… Господь скоро придет»{1737}. И к коринфянам: «Время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие… и покупающие, как не приобретающие… ибо проходит образ мира сего… Маранта! Приходи скорее, Господи!»{1738} Но во втором письме к фессалоникийцам он упрекает их за то, что они пренебрегают делами мира сего в ожидании скорого прихода Христа; пришествие будет отложено до тех времен, пока не появится «Враг» — Сатана — «и не провозгласит себя Богом»{1739}. Мы догадываемся по его последним письмам, что он боролся во время своего заключения за то, чтобы примирить свою прежнюю веру с долгой отсрочкой Парусин, или Второго Пришествия. Все больше и больше надежд связывает он с посмертным существованием и в утешение себе осуществляет спасительный для христианства пересмотр своих былых представлений: он трансформирует веру в земное возвращение Христа в надежду на единение с ним на небесах после смерти. Очевидно, он вновь предстал перед судом и был осужден; Цезарь и Христос столкнулись лицом к лицу, и Цезарь одержал победу на час. Мы не знаем, каким было в точности обвинение; возможно, и здесь, как в Фессалонике, Павел был обвинен «в неповиновении императорским декретам и провозглашении царем некоего Иисуса»{1740}. Это было преступление, проходившее по ведомству «оскорбления величия» и каравшееся смертью. Мы не располагаем древним описанием процесса; но Тертуллиан, писавший около 200 г. н. э., сообщает, что Павел был обезглавлен в Риме; Ориген около 220 г. пишет, что «Павел претерпел мученичество в Риме при Нероне»{1741}. Вероятно, будучи римским гражданином, он удостоился чести быть казненным отдельно от тех христиан, что были распяты после пожара 64 г. Предание гласит, что мученичество он претерпел одновременно с Петром, хотя и при иных обстоятельствах. Трогательная легенда изображает двух великих соперников дружески приветствующими друг друга по дороге на казнь. На Остийской дороге, в том месте, где, по вере Церкви, упокоился Павел, в третьем веке было возведено святилище. Каждая новая переделка делала его еще более прекрасной, и теперь это базилика «Святого Павла за стенами» — San Paolo fuori le Mura.

Эта базилика — удачный символ одержанной им победы. Император, приговоривший его к смерти, погиб как трус, и вскоре от его беспорядочных трудов не осталось и следа. Но побежденный Павел сформировал теологическую структуру христианства, как Павел и Петр — впечатляющую организацию Церкви. Павел застал мечту еврейской эсхатологии ограниченной рамками иудейского Закона. Он высвободил ее и, расширив, превратил в веру, способную двигать миром. С терпением государственного деятеля он вплетал в ткань еврейской этики нити греческой метафизики и трансформировал Иисуса Евангелий в Христа теологии. Он стал творцом новой мистерии, новой формы драмы воскрешения, которая вберет в себя и переживет остальные изводы той же темы. В качестве критерия добродетели он выдвинул веру взамен