Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

Тук-тук-тук… Откуда этот звук несется? И сразу слух уловил направление. Вон там – на горе, за вокзалом. Все забыла на свете! Не могу глаз оторвать от того места, откуда несется – тук-тук-тук-тук… Я напрягаю зрение, но ничего не вижу на белом снегу – ни одной черной точки! Все такой же снег – чистый, ровный, как был и вчера…

– Где же турки? – спрашиваю я у собравшихся санитаров, которые вышли тоже на улицу, когда увидели меня.

Что-то нужно делать! У кого спросить? Где мой муж и что с ним? Внутри у меня дрожь; зубы стучат, не попадают один на другой…

– Вишь, здесь нет войск, сказывал утром казак. Говорил, будто всех нестроевых вооружат и пошлют на защиту Сарыкамыша. Спрашивал, сколько человек у нас в команде. Я сказал, что старший врач уехали, а народу всего семь человек осталось, «охранять имущество казенное да медицинское»…

Гайдамакин считал себя образованным и любил употреблять слова непонятные не только для слушателя, но и для него самого…

– Знает ли мадам Штровман? Говорили ей, что турки близко? – спросила я.

– Да, их денщик говорил ей. Она и чай пила в своей комнате. Шибко испугалась… Я так думаю, что барин наш каждую минуту подъехать могут. Что там больше делать?

– Если придут за санитарами и возьмут их на защиту Сарыкамыша, мы сами будем караулить помещение и кормить лошадей.

– Что вы, барыня! Разве это ваше дело? Подождем! Когда опять придут – я вам скажу.

А там все стучат!.. И, как мне теперь кажется стучат чаще… Я пошла к мадам Штровман.

– Вы слышите стрельбу? Турки гораздо ближе, чем наши мужья.

Но она совершенно спокойна (а я думала, она плачет).

– Слышу, конечно, слышу! Нужно же когда-нибудь им прийти сюда, чтобы стрелять…

– Что вы! Зачем им приходить сюда?! Ведь наши позиции очень далеко отсюда!

– Я ничего не понимаю в этих делах!..

Не могу сидеть в комнате! Надела шубу и опять пошла на улицу. Никого! Ни души! Точно и не стреляют! Пошла в команду посмотреть лошадей; они подкормились на хорошем корму и хорошо отдохнули.

– Что будем делать, барыня? Турки пришли! Вон над самым вокзалом! – сказал санитар Акопянц. – А старший врач не едет! – Он был очень взволнован приходом турок. Каждый армянин хорошо знал, что пощады от турок ему не будет!

– Почему нам из штаба ничего не дают знать? Что нам делать? Может быть, люди уж уехали из города?

– Но еще никто не уезжает. (Я так думала.)

– Да по нашей улице кто поедет?! – сказал санитар.

Приближался вечер, я пошла домой. Но когда стемнело, мне стало жутко сидеть одной в комнате: вдруг турки уже окружили город и теперь где-нибудь совсем близко, крадутся к моей двери?! Нет, я не могу сидеть, я должна все видеть и слышать. Почему я не сходила сама в штаб и не спросила, что мне делать? Стреляют, кажется, еще сильнее!

– Гайдамакин! Где ты?

– Здесь я, здесь, барыня! – он вошел в столовую.

– Почему ты в шинели? Где ты был?

– Да мы за воротами стояли, там все видно, как турки стреляют. Костры зажгли, видать, мерзнут.

Турки жестоко страдали от мороза и не скрывались от русских, развели огромные костры и всю ночь, а может быть, и днем тоже жгли костры вдоль всей линии на верхушке горы, над вокзалом. Ночью ясно было видно, как они обступали костры черной каймой, от которой огонь становился слабым, маленьким, а когда они отходили, чтобы стрелять, огромное пламя освещало черное небо, и на фоне его было ясно видно каждую фигуру.

– А народ есть на улице?

– Какой народ! Да никого нету.

Я оделась и вышла на улицу, Гайдамакин шел за мной. Ночь была черная. Сначала не было видно ничего. Но глаза скоро привыкли к темноте, и на небе засверкали крошечные огоньки.

– Смотрите, барыня, сколько турок! – сказал Гайдамакин, показывая на гору над вокзалом.

Я увидела: точно по ниточке, ровно вспыхивали зеленовато-красные огоньки, то сразу несколько, то врассыпную, то опять все сразу, по всей горе… Точь-в-точь как на электрической вывеске гигантского магазина. Звук выстрелов я сейчас слышу меньше, чем днем. Это, может быть, оттого, что днем я не видела огоньков, а сейчас я только их и вижу. Где-то воет брошенная хозяевами собака. Видно, и ей страшно.

Вдруг за моей спиной заскрипел снег под чьими-то ногами. Я быстро повернулась и увидела, что сверху по улице спускается группа мужчин с ружьями. Мысль, как молния, мелькает: «Турки!..»

– Вон наши идут на позицию! – говорит Гайдамакин.

Слава богу, свои! Мы не одни! Еще есть люди на этой улице. Подходят, здороваются…

– Здравствуйте, солдаты, вы куда идете? – спросила я.

– А вон турку бить, на вокзал идем! Слышите, как стреляют? – Они остановились около меня.

– Боятся, потому и стреляют! – говорит один из пришедших.

Я прислушалась. Правда, я слышу теперь много выстрелов, а огоньков стало еще больше. Страшно!.. И снова я вижу гигантскую вывеску с освещением, которое то тухнет, то снова загорается.

– Вон сколько огоньков! Столько и винтовок, столько и пуль! – снова кто-то говорит из солдат.

– Сила их, должно быть, большая! Вон какие костры распалили! Не боятся нас. И откуда их принесло?! Позиции далеко! Там и войско наше. А здесь никто и не ждал турка! Здесь и солдат-то настоящих нету! Мы только – охранники! Все старики…

– Слышь? Замолчал?!

Сразу потухла «гигантская вывеска»! Стало темно и до жуткости тихо.

– Почему замолчал?

– А кто его знает, – говорит бородатый солдат, стоящий рядом со мной.

На нем был полушубок, шея замотана красным шарфом до самых ушей, на руках варежки, винтовки у всех на ремне, руки они все прятали в рукава и поминутно стучали нога об ногу:

– Экий морозище! Ну и морозу бог послал! Вон и турка мерзнет, видать. Недаром костры распалил. Может, пошел в обход? Тепереча самое время.

– Когда стреляют, это лучше. А как замолчал, так, значит, что-то затеял! Кажись, только что стрелял, а пойди за ним – он уж где-нибудь вот здесь! Вон, поди, крадется, высматривает! Тоже ведь и он боится шибко. А теперь самый раз идти в обход! – говорит бородатый мужик, который стоял рядом со мной.

– Ночь темная! Вот угляди его! – он протягивает руку за мою спину… Я в ужасе отскочила и повернулась лицом туда по тому направлению, куда он показывал. Но, заметив мой испуг, он успокаивающе говорит: – Кажись, я вас напужал – смотри.

– Не беспокойтесь, сестрица! Мы за вас постоим! Спите спокойно! Хотя и не